Агата Кристи - Избранное. Том 1

— Самоубийство, а? Странно, странно.

Вера медленно проговорила:

— Никогда бы и не подумала, что он должен покончить с собой. Он был такой живой. Он… он… наслаждался собой и жизнью! Когда он ехал по холму в своей машине сегодня вечером, он был похож… он был похоже… о… я не могу пояснить!

Но они знали, что она имела в виду. Энтони Марстон находился в расцвете молодости и силы и казался каким-то бессмертным существом. А теперь он бесформенной грудой лежал на полу.

Доктор Армстронг спросил:

— А разве имеются иные возможности, нежели самоубийство?

Все медленно покачали головами. Других версий и быть не могло. Сами напитки оказались безвредными. Они все видели, как Энтони Марстон подошел к столу и налил себе виски. Посему следовало, что цианид в бокал должен был положить сам Энтони Марстон.

И однако… почему Энтони Марстон совершил самоубийство?

Блор задумчиво произнес:

— Вы знаете, доктор, мне кажется, что здесь что-то не так. Я бы не сказал, что Энтони Марстон относится к тому типу джентльменов, которые могут совершить самоубийство.

Армстронг ответил:

— Согласен.

На этом они и оставили обсуждение вопроса. А что еще они могли сказать? Армстронг и Ломбард отнесли безжизненное тело Энтони Марстона в его спальню и положили там, накрыв простыней.

Когда они вновь спустились вниз, остальные стояли, сбившись в кучку и время от времени поеживаясь, хотя ночь и не была холодной.

Эмили Брент заявила:

— Нам лучше лечь спать. Уже поздно.

И действительно, уже было больше двенадцати часов ночи. Предложение было вполне разумным, однако все заколебались. Словно для успокоения цеплялись за общество друг друга.

Судья заявил:

— Да, мы должны выспаться.

Роджерс сказал:

— Я еще не убирал… в столовой.

Ломбард сжато бросил:

— Утром уберете.

Армстронг спросил у него:

— Ваша жена в порядке?

— Пойду посмотрю, сэр.

Он вернулся через минуту-другую.

— Она сладко спит.

— Хорошо, — сказал доктор. — Не беспокойте ее.

— Что вы, сэр. Я просто приберусь в столовой, удостоверюсь, что все заперто, и тогда отправлюсь на покой.

И он направился по холлу в столовую.

Другие медленно и как-то неохотно поднялись наверх.

Если бы это был старый дом со скрипящим полом и темными тенями, и стенами, обитыми панелями, могло бы возникнуть какое-то сверхъестественное ощущение. Но этот дом был олицетворением современности. Никаких темных углов, никаких панелей, скрывающих тайники, его наводнял электрический свет — все в нем было новое, яркое и сияющее. Ничего скрытного, — ничего таинственного. Дом вообще не имел атмосферы. И почему-то это было самым страшным…

На верхней площадке они пожелали друг другу спокойной ночи. Каждый вошел в свою комнату и почти бессознательно запер дверь…

В своей приятной комнате, выкрашенной в мягкие тона, господин судья Уогрейв разоблачился и приготовился ко сну.

Он думал об Эдварде Ситоне.

Он очень хорошо помнил Эдварда Ситона. Его волосы, его голубые глаза, его привычку смотреть прямо в лицо с простым откровенным видом. Именно это произвело такое хорошее впечатление на присяжных.

Луэллин, действовавший от имени Короны [21] Т. е. прокурор. , немного испортил дело. Чересчур уж был неистов, пытался доказать слишком много. Мэттьюс же, с другой стороны, защитник, оказался хорош. Его точки зрения были обоснованы. Перекрестный допрос беспощаден. Управление клиентом, когда тот давал показания, — верх мастерства.

И Ситон неплохо преодолел испытание перекрестного допроса. Не был ни возбужден, ни чересчур неистов. На присяжных это произвело хорошее впечатление. Возможно, Мэттьюсу казалось, что все неприятности суда позади и уже можно праздновать победу.

Судья тщательно завел свои часы и поместил их рядом с кроватью.

Он прекрасно помнил, как сидел там — скучал, делал пометки, оценивал все, сводил в систему каждый обрывок информации, свидетельствующей против подсудимого.

Он наслаждался тем процессом! Финальная речь Мэттьюса была первоклассна. Луэллину, выступавшему после него, не удалось испортить того впечатления, которое произвел защитник.

И потом наступила очередь его суммирования…

Господин судья Уогрейв осторожно вынул свои фальшивые зубы и опустил их в стакан с водой. Сморщенные губы запали. Теперь это был жестокий рот, жестокий и хищный.

Закрывая глаза, судья улыбнулся сам себе.