Дин Кунц - Дом ужасов

Прошлой ночью Эми спросила себя: а не возникало ли у нее подсознательного желания залететь от Джерри Гэллоуэя, чтобы досадить матери? Тогда эта мысль поразила ее. Теперь же пришла другая: может, и дружбу с Лиз Дункан она водила по той же причине? В школе у Лиз (и ее это только радовало) была самая худшая репутация. Она сквернословила, с учителями вела себя вызывающе, была неразборчива в связях. И, общаясь с ней, Эми тем самым могла бунтовать против традиционных ценностей и морали матери.

Как и прежде, Эми обеспокоилась: получила еще одно подтверждение, что могла поставить под удар свое будущее, лишь бы причинить матери боль. Если так оно и было, тогда негодование и злость, которые она испытывала по отношению к матери, сидели в ней гораздо глубже, чем она это осознавала. Опять же получалось, что она не контролировала свою жизнь: контроль принадлежал черной ненависти и горечи, которые ей не подчинялись. Эти умозаключения так разволновали Эми, что она не пожелала их развивать; быстренько вышвырнула из головы.

— Так ты собираешься рассказать мне, что случилось? — спросила Лиз.

Эми моргнула.

— Э… ну… я порвала с Джерри.

— Когда?

— Прошлой ночью.

— После того, как вы ушли с бала? Почему?

— Он глупый, злобный сукин сын.

— Он всегда таким был, — указала Лиз. — Но раньше тебя это не волновало. С чего такая перемена? И какое это имеет отношение к трем или четырем сотням баксов?

Эми огляделась, боясь, что кто-то еще услышит ее слова. Они сидели в последней кабинке, так что позади нее никого не было. А впереди, за спиной Лиз, четверо футболистов мерялись силой рук. За ближайшим столиком две пары увлеченно и, похоже, со знанием дела обсуждали последние фильмы. Никто не подслушивал.

Эми посмотрела на Лиз.

— В последнее время меня тошнит по утрам.

Лиз сразу все поняла.

— Ох, нет. А месячные?

— Не пришли.

— Срань господня.

— Теперь ты понимаешь, почему мне нужны деньги?

— Аборт, — кивнула Лиз. — Ты сказала Джерри?

— Потому мы и расстались. Он говорит, что ребенок не его. И помогать не будет.

— Он просто мерзкая тварь.

— Я не знаю, что мне делать.

— Черт! — вырвалось у Лиз. — Лучше бы ты пошла к врачу, которого я тебе рекомендовала. Взяла бы рецепт на противозачаточные таблетки.

— Я боюсь этих таблеток. Ты слышала все эти истории о раке и тромбах.

— Как только мне исполнится двадцать один, я собираюсь стерилизоваться. Но пока таблетки — необходимость. Что хуже — риск тромба или залет?

— Ты права, — вздохнула Эми. — Не знаю, почему я не последовала твоему совету.

«Да только, возможно, я хотела забеременеть, пусть даже не догадывалась об этом».

Лиз наклонилась к ней.

— Господи, детка, я сожалею. Чертовски сожалею. Мне просто дурно. Действительно дурно. Дурно от того, что ты вляпалась в эту историю.

— Представляешь себе, что чувствую я?

— Господи, вот уж не повезло так не повезло.

— Я не знаю, что мне делать, — повторила Эми.

— Я скажу тебе, что тебе делать. Ты пойдешь домой и расскажешь обо всем отцу и матери.

— Ох, нет. Я не смогу. Это будет ужасно.

— Слушай, я понимаю, веселого тут мало. Будут крики, вопли, обзывания. Они вывалят на тебя кучу вины. Это будет что-то, можешь не сомневаться. Но они не поколотят тебя и не убьют.

— Моя мать может.

— Не говори ерунды. Старая сука станет рвать и метать, так что какое-то время ты будешь чувствовать себя самой несчастной на земле. Но не стоит забывать о том, что у нас самое главное. А самое главное — доставить тебя в клинику и выскрести этого ребенка как можно быстрее.

От такого подбора слов Эми передернуло.

— Все, что от тебя требуется, — продолжала Лиз, — так это стиснуть зубы и молчать, пока на тебя будут лить помои, а потом они заплатят за аборт.

— Нет. Ты забываешь, что мои родители — католики. Они думают, что аборт — грех.

— Они могут думать, что это грех, но они не заставят такую молодую девушку, как ты, сломать себе жизнь. Католики постоянно делают аборты, что бы они там ни говорили.

— Я уверена, что ты права, — кивнула Эми. — Но моя мать слишком набожна. Она никогда на это не согласится.

— Ты действительно думаешь, что она захочет, чтобы в ее доме жил незаконнорожденный внук? Не устыдится этого?

— Чтобы причинить мне боль… а главное, дать мне урок… не устыдится.

— Ты уверена?

— Более чем.

Какое-то время они, помрачнев, молчали.

В музыкальном автомате Донна Саммер запела о цене, которую ей пришлось заплатить за свою любовь.