Измайлов Андрей - Белый ферзь

А тем временем расследование кражи рукописей идет в Израиле своим чередом. Вскрываются все новые подробности…

Так что правоохранительным органам Израиля и России еще предстоит немало потрудиться, чтобы поставить все точки над «i» в этом скандальном деле».

«Известия независимого коммерсанта».

Колчин призадумался.

Призадумаешься тут! Древние рукописи. Санкт- Петербург. Кража на третий день после отлета Колчина в Токио и на второй (?) день отъезда Инны в Питер. Два бронированных «байера» в автохозяйстве выскочки-генерала – вчерашний инцидент на шоссе. А в квартире Колчиных вчера кто-то шуршал-шуровал, если верить майору-полковнику Борисенко. Слух у соседа хороший, да и, обжившись за годы и годы, невольно ловишь любой звук в своей и соседней обители.

К примеру, необязательно иметь абсолютный слух, чтобы – ага! как раз вот и… – безошибочно определить по звукам: майор-полковник Борисенко пришел домой. И отнюдь не потому, что Ром громогласен (а – громогласен…), отнюдь не потому, что близнецы Тёма- и-Тёма пронзительно-шумливы (а – шумливы): «Папа! Папа!». Просто звуки привычны-знакомы-легкоуловимы – от истошного вопля до тишайшего шуршания.

Значит, надо готовиться к визиту. И готовиться надо – на столе должно быть что-то иное, нежели кипа газет…

На столе – ветчина, сыр, паштет и… креветки в стеклянной импортной баночке (поддался Колчин общему психозу! купил-таки!). И – сакэ. Вопреки распространенному заблуждению, это вовсе не рисовая водка, а своеобразный напиток крепостью 15-20 градусов, который потребляют (опять же вопреки распространенному заблуждению) не охлажденным, а подогревают только в сырую холодную погоду. Она и есть, впрочем, – сырая холодная.

Надо сказать, что относительная слабоградусность абсолютно не препятствует возможности надраться сакэ до беспамятства. Во всяком случае, сами японцы ничего зазорного в этом не видят. Выпить в Токио можно везде, но экзотичней всего – в районе Синдзюку, в квартале Кабуки-тио, средоточии злачных мест. При всех испуганных шепотах, что квартал – под контролем тайваньской мафии, риска никакого: хасиго есть хасиго. Обычай такой, хасиго: когда принял дозу и тянет пошляться из одного кабака в другой… Шляйся на здоровье! Устал – сядь на асфальт. Достало – пой. Никто тебя не затолкает в «хмелеуборочную», никто тебя (надо же!) не обчистит до нитки. Сам-то Колчин вообще никогда не надирался до маловменяемости (разве что пива баночку-другую), а тем более в Токио (не за тем ехали!), но понаблюдать довелось.

В дверь позвонил Борисенко:

– Привет, Юр. Ну что? Сразу – к нам?

– Проходи. Звонка жду.

Борисенко прошел. Немигающе уперся взглядом в сервированный кухонный стол и резко крутанулся на сто восемьдесят градусов:

– Давай-давай собирайся. Что у тебя одна сухомятка! Собирайся. Танька утку приготовила – С черносливом?

– А как же!

(Фирменное блюдо Борисенок, что сподвигло простоватого мужичка Борисенко, когда все уж привыкли-усвоили про фирменное блюдо, зазвать гостей на свое сорокалетие год назад, насулив им фирменное блюдо: «Утка с черносливом! Утка с черносливом!», а когда расселись и размялись холодными закусками, шмякнуть в центр стола больничную резиновую «утку» с запиханным внутрь килограммом магазинного пыльного сморщенного чернослива… У Борисенко день рождения аккурат первого апреля. Ну да натуральное фирменное блюдо, разумеется, томилось в духовке).

– Пошли, пошли! У нас еще есть много всего!

Да. В семье Борисенко всегда было много всего. Он был запасливым и смотрящим наперед. Даже елка в бочке на балконе – а чтобы каждый Новый год голова не болела по поводу «где достать, откуда везти, сколько платить?»… Даже телевизоров – два, большой GoldStarи маленькая цветная «Электроника» («Специально для Таньки взял, чтобы она по нему «Санта-Барбару» смотрела. Без меня! Слушай, я-то думал, эта похабель кончится ну через месяц, ну через год! А они… Есть у «Санта-Барбары» начало – нет у «Санта-Барбары» конца!»). Даже детей – двое и зараз («Слушай, ни у меня, ни у Таньки никогда близнецов не было! А! Я знаю, откуда! Это мы с ребятами отмечали, когда – Щелоков застрелился. Наотмечались до зеленых соплей! Прихожу домой. Таня, зову, Таня, мне куртку самому не снять! А она выходит и… их – две! А?! Обе симпатишшшные такие! Друг от друга неотличимые!.. Вот и родились близнецы!»). А почему Тёма-и-Тёма, тоже объяснимо и небезразумно: их все равно не различить, вот чтоб не путать, пусть оба и откликаются, и отец родной не будет в идиотском положении, мол, собственных детей дифференцировать не в состоянии. Как так не в состоянии: вот это Тёма, а это Тёма. Ну-ка, зачем гурами удочкой в аквариуме ловил?! Это не я! Это он! Вот я и говорю: Тёма! А когда отпрыски дорастут до полных своих имен, до Тимофея и Артема, глядишь, какие ни есть различия проявятся, а не проявятся – тогда уже не отцу, а их женам мучиться.