Джеффри Хаусхолд - Одинокий волк

— Ну, кто вы такой? — завизжала она, как будто я упорно отказывался сообщать ей требуемые сведения.

Я рассказал свою историю: мне еще трудно ходить, а потому хочу провести несколько дней на лодке, сплавляясь по реке от города к городу, о чем мечтал с детства.

— Где ваш багаж? — поинтересовался этот чертов лодочник.

Я похлопал себя по карманам, оттопыренным термосом и бритвенным прибором. Добавил, что, кроме пижамы и зубной щетки, мне ничего не требуется.

Бабенка завелась снова. Она завизжала, как поросенок, согнанный со своей подстилки.

— Ты думаешь, для прогулки ему нужен сундук? Это разумный, воспитанный человек, а не бессовестный бездельник, который транжирит деньги по клубам на официантов и проституток, и скорее отправится на речку, чем станет сводить счеты с жизнью в петле. Он получит лодку, и недорого!

Дама прошествовала к причалу и указала мне на плоскодонку. Она был удобна, но слишком громоздка для человека, который не мог сидеть на веслах. И была недешева: цена оказалась вдвое большей, чем можно было ожидать. Доброта ее оказалась совсем не бескорыстной.

Там еще стояла небольшая шлюпка с красным парусом, и я спросил, нельзя ли купить ее. Дама ответила, что она будет мне не по карману.

— Я продам ее в конце своего похода, — возразил я. — У меня есть немного денег — компенсация за увечье.

Хозяйка велела мужу поставить мачту и поднять парус. Как мы ему оба были ненавистны! Он с жаром объявил, что я наверняка утону, а вина ляжет на жену, хотя с такой лодкой и ребенок мог управиться. Парус был скорее игрушечным, но при попутном ветре мог существенно ускорить движение, и не столь велик, чтобы мешать, вздумай я пустить лодку просто по течению. Я понимал, что мне понадобится не один день, чтобы быть в состоянии самостоятельно управлять парусом.

Пока женщина ругалась с мужем, я поспешил извлечь бумажник. Мне не хотелось показывать его содержимое и демонстрировать свою неловкость в отсчете ассигнаций.

— Вот! — протянул ей пачку банкнот. — Это все, что я могу дать. Скажите, да или нет.

Я не знал, больше или меньше эта сумма той, что она намеревалась запросить, но это было много больше стоимости малюсенькой ладьи для всякого, только не для меня. Дама была явно удивлена моей деревенской простоватостью, но для проформы стала торговаться. Я соглашался с ней, говорил, что она, несомненно, права, но что это все, что я в состоянии предложить за ее лодку. Она, конечно, уступила и дала мне счет. Через пять минут я уже плыл по реке, удивляя их, почему этот сумасшедший учитель стал на колени на деревянный подстил, вместо того чтобы усесться на шлюпочной банке, и почему он не починит свой пиджак.

Описывать ход дней и ночей, проведенных в плаванье по притоку и самой реке, особенно нечего. Непосредственная опасность мне не грозила, и я был доволен судьбой, доволен куда больше нынешней, хотя живу не менее уединенно. Меня не было на свете, и пока я не должен был предъявлять документы, даже оснований для моего бытия не существовало. Все, что мне было нужно, — это терпение, а это было не такое трудное дело. Я понемногу становился крепче, как идущий на поправку больной, каким я себя и представлял; и в самом деле, разыгранная мною роль содействовала выздоровлению. Я сам почти поверил в автомобильную аварию, в свою начальную школу, домоправительницу и своих любимых учеников, о чем болтал со встречными на реке и за обедом в уединенных береговых тавернах.

На ночь я причаливал свою лодку в безлюдных местах, выбирая берег пообрывистей, поболотистей или погуще заросший кустами, где никто не мог свалиться на меня с расспросами. Поначалу я выбирал каналы или заводи, но опасность таких мест мне показал один фермер, пригнавший своих лошадей в мою временную гавань на водопой и упорно настаивавший на подозрительном характере моей особы. Самым тяжким испытанием для меня был дождь. Промокнув насквозь за ночь, в утреннем тумане я трясся от холода. Резиновую накидку достать было негде, зато удалось купить кусок брезента. Он позволял мне оставаться сухим и как-то сохранять тепло, но был тяжел; разворачивать и сворачивать его для моих рук было делом нелегким. Только самый сильный дождь мог вынудить меня спрятаться под его укрытие.

За первую неделю я проплыл всего миль шестьдесят. Спешить мне было незачем, куда важнее было скорее поправиться. Я не рисковал и не напрягался. Пока мой зад не зарубцевался, я дрейфовал или шел под парусом, стоя на коленях, а спал на животе. Это ограничивало скорость моего плаванья. Грести я совсем не мог.