Шон Хатсон - Мертвая голова

Она просматривала другие папки. Их было около двухсот, в алфавитном порядке. Они содержали сведения о тех, кто находился сейчас в гостинице, и о тех, кто когда-то пробил здесь положенные три месяца. В каждой папке указывались не только возраст и физические особенности, но и социальное положение, домашний адрес (если таковой имелся), сведения о семье и друзьях. Эмма знала, что те, кому пришлось побывать здесь, в гостинице, уже не смогут прийти сюда во второй раз, но ей казалось, что она работает не в приюте, а где-то еще, на какой-то другой службе. Все, что полагалось знать о прошлом и настоящем постояльцев, было аккуратно отпечатано, их жизни умещались в нескольких строчках.

Эмма закрыла шкаф и села за стол. Она провела рукой по волосам и почувствовала, до чего же они мокрые. Взяла чистую тряпку и вытерла пот.

Дверь офиса была открыта, поэтому стук заставил Эмму вздрогнуть. На пороге стояла Мария Дженкинс.

— Входи, Мария, — пригласила Эмма и указала на стул. Но девушка не захотела сесть. Она смотрела в окно на Гудз-Ярд.

— Ты узнала насчет похорон Джона? — спросила Мария.

— Я звонила ему домой, но никто не ответил.

— А в полиции? Они-то должны знать.

— Они дают информацию только родственникам.

Мария вздохнула и наконец села.

— В газете написано, что он был изуродован, — сказала она, заметив газету на столе. — Как и те, другие.

Эмма кивнула.

— Все это очень грустно. — Она не знала, что еще можно и нужно сказать Марии.

— Тебя никогда не тошнит от всего этого? — спросила Мария, обводя взглядом маленький кабинет. — Ты же понимаешь, что в конечном счете ничем не можешь нам помочь. Ты спасаешь людей от улицы на три месяца, а потом они опять беззащитны. Тебе не хочется все это бросить?

— Я не думала об этом. Маленькая помощь лучше, чем вообще никакой, правда?

Мария задумчиво покачала головой.

— Интересно, родители Джона хоть теперь горюют о нем? — спросила она. — Я имею в виду, если они виноваты в том, что он ушел из дома. Они раскаиваются теперь? Винят себя в его смерти?

— Трудно сказать. Это все-таки был его выбор. Он приехал в Лондон, потому что сам так захотел. И все другие тоже — здесь или в другой гостинице для бездомных.

— И никому ни до кого нет дела, да? — сказала Мария, вставая. — Люди притворяются, будто они переживают за бездомных. Но всем все равно, если это происходит не с ними.

Она направилась к двери.

— Никому нет дела до того, что Джон мертв, потому что это не так уж важно. Он жил незаметно. Никто его толком не знал. Никто не любил. Никто не любит никого из нас.

Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но только провела языком по пересохшим губам. Что тут скажешь?

— Никого бы не взволновало, если бы мы все умерли. По крайней мере, мы бы уже никому не мешали.

Эмма подумала, что обязательно надо возразить, но не нашла нужных слов.

— И куда ты пойдешь?

Сьюзи Грей сидела на краешке кровати, наблюдая за тем, как Мария Дженкинс вытаскивает из шкафа свои вещи и запихивает в нейлоновую сумку: две пары носков, пара леггинсов, несколько бриджей. Она случайно уронила на пол майку. Жанет Фергюсон быстро подскочила, подняла ее и подала Марии. Та улыбнулась и затолкала майку в сумку.

— Есть и другие такие гостиницы, — сказала Мария. — Попробую попасть в какую-нибудь из них.

— На твоем месте я не стала бы этого делать, — заметила Сьюзи. — В большинстве из них невозможно жить. Особенно в смешанных. — Сьюзи опустила голову. Есть вещи, о которых не хочется вспоминать.

Это случилось два года назад, но Сьюзи помнила все с такой жуткой ясностью, как будто это произошло вчера.

Их было трое. Все моложе двадцати. Двое совершенно пьяные или одурманенные наркотиками — она точно не знала. Да и какое это имело значение. Они напали на нее, сорвали с нее одеяло, когда она спала в своей комнате. Она еще не успела проснуться и прийти в себя, а двое уже крепко держали ее и третий насиловал. Они проделали это по очереди, заткнув ей рот простыней, чтобы не кричала. Они закончили свое грязное дело и удрали из гостиницы.

Она дотащилась до ванны и принялась смывать с себя всю грязь. Но сколько бы она ни мылась, ей казалось, что их отметины будут на ней всегда. Подлая татуировка, которая видна только ей. В ту же ночь она покинула гостиницу и бродила по улицам до утра. Злоба ее росла вместе с отвращением.

Две недели спустя, поздно вечером, на нее набросились два парня в дверях магазина на Оксфорд-стрит. Одному она вцепилась в глаза и чуть не выдавила их. Другому пришлось еще хуже. Сьюзи раскроила ему щеку почти до кости осколком стекла, который успела подобрать.