Бентли Литтл - Ассоциация

Барри принялся листать каналы в обратном порядке.

– Вот, смотри!

Он нахмурился. Что это, какая-то местная телепрограмма? Размытая, почти черно-белая запись, без звука, снято откуда-то сверху, как немолодые муж с женой играют в теннис. Оба в белой теннисной форме, старательно перебегают по корту, хотя спортивными их никак не назовешь.

– Это же наш теннисный корт! – ахнула Морин.

Она схватила лежавший на телевизоре листок и повела пальцем по списку каналов.

– Шестнадцать… БВТВ. Что это?

Но Барри по лицу видел, что она и сама поняла.

– Бонита-Виста ТВ. Так вот зачем там видеокамера… Я тебе говорил, что это не просто секьюрити?

– Господи боже…

Мужчина на экране неуклюже взмахнул ракеткой, но отбить подачу жены не сумел.

– Я их видела раньше, – сказала Морин. – По-моему, они живут в соседнем доме с Одри.

– Интересно, что еще записывают? – негромко спросил Барри.

Словно в ответ на его вопрос, картинка на экране изменилась. Теперь там показывали чей-то дом изнутри. В кадре появилась женщина.

Лиз.

Она ничего особенного не делала, просто сидела на белом диване в гостиной, сложив руки на коленях, запрокинув голову, и всхлипывала. Эта сцена была настолько личной, что Барри не раздумывая выключил телевизор.

Он просто не мог дальше смотреть, и так чувствовал себя подлецом.

Неужели члены правления сейчас тоже сидят перед телевизорами и смотрят?

И ухмыляются…

При одной только мысли в глазах потемнело от ярости. Никогда еще ненависть к ассоциации не горела в нем с такой силой. Барри вспомнил этого хорька, Нила Кэмпбелла с ханжеской физиономией, и вдруг понял, что для него Кэмпбелл олицетворяет ассоциацию, потому что никого из правления он не видел. Видел автомобиль Джаспера Колхауна, а самого Колхауна не встречал, как и других членов правления. Черт, он даже имен их не знает!

Морин судорожно вздохнула. По щеке у нее ползла слезинка.

– Как они могут?!

– Лиз говорила, что ассоциация ее преследует.

– Сейчас позвоню, хоть предупрежу ее!

Морин бросилась наверх, схватила с обеденного стола трубку и вернулась, на ходу набирая номер. Видимо, Лиз ответила не сразу – Морин успела дойти до нижней ступеньки лестницы. Барри представил себе, как Лиз собирается с силами, чтобы ответить на звонок – вытирает слезы и старательно переводит дух.

И все это передают в эфир, на потеху соседям…

– Лиз, тебя сейчас показывают по БВТВ, – сказала Морин. – В доме установлена скрытая камера. Мы включили телевизор, смотрим: ты сидишь на диване… и плачешь. Звука нет, так что разговаривать можно спокойно, только отойди от дивана, и вообще выйди из гостиной, там тебя видно…

Последовала долгая пауза: Морин слушала, что ей говорит Лиз.

– А-а… Понятно… Ну, да… И тебе тоже… Пока.

Она с потрясенным видом нажала кнопку отбоя.

– Лиз говорит, что уже знает.

– Знает?

– Она вчера видела себя по телевизору. – Морин стиснула зубы. – В уборной.

– Как это?..

– Программа идет не в прямом эфире. Они записывают, а потом выбирают куски. Лиз говорит, эту передачу снимали, наверное, на прошлой неделе. Она сейчас не плакала. Она вообще в кухне была, посуду мыла. Полночи проискала, где в уборной видеокамера, но так ничего и не нашла. Говорит: у нее, наверное, все комнаты под наблюдением.

– Что же она будет делать?

– Подаст жалобу.

– И всё?

– Может, будет дальше видеокамеры искать. А пока не нашла, стараться о них не думать.

– Вот черт…

– Уедем отсюда! – жалобно попросила Морин. – Поехали в Сидар-Сити!

Десять минут спустя они были готовы к отъезду. Сумки лежали в машине. Морин оглянулась на дом.

– Как по-твоему, заколотить окна досками? На всякий случай.

Барри покачал головой.

– Не надо показывать свой страх. Пусть в ассоциации не думают, что нас легко запугать. Для них нам просто захотелось полюбоваться заповедниками.

– Ладно.

– И потом, придется еще ехать, покупать доски, прибивать… До верхних окон вообще не дотянешься.

– Я сказала – ладно!

– Ну и хорошо.

Барри завел мотор и вывел машину на дорогу.

У ворот их остановили.

– Прошу прощения, – сказал охранник. – Въезд-выезд запрещен.

Вид у него был мрачный и решительный. Вместо оливковой формы сегодня на нем была черная, отутюженная, с серебряными нашивками и эполетами, на ногах черные сапоги. Обычного планшета не было и в помине, у пояса – кобура с револьвером.

– Что? – переспросил Барри.