Том Пиккирилли - Никто

‒ А ты теперь хорошо выглядишь, ‒ сказала она. ‒ Выглядишь здоровым. Привёл себя в форму.

‒ Спасибо.

‒ Но ты изменился.

‒ Да.

‒ Ты уже не тот, кого я знала раньше.

‒ Да.

‒ Я хочу помочь тебе, ‒ сказала она. ‒ Что я могу сделать?

С чего бы начать? Откуда начинать рыть землю носом, будто ищейка? Если плакать, то во имя мести. Истекать кровью во имя мести. Это твоя миссия.

‒ Они так и не выяснили, кто сотворил с нами это, ‒ сказал он.

‒ Да. Полиция несколько дней опрашивала всех в округе. Опросили всех соседей. Но так ничего и не нашли.

‒ Мне говорили, что за день до нападения на мою семью по соседству произошло несколько краж со взломом, ‒ сказал ей Крайер. ‒ Ты об этом слышала?

Энни сделала жест плечом в сторону.

‒ Расселов, что живут в двух домах отсюда, обокрали, пока они были в отпуске на Барбадоссе. Полицейские думали, что это могли быть чистильщики ковров и мягкой мебели, услугами которых они пользовались, или тот парень, который дважды в месяц приходил чистить бассейн. А оказалось, что это был парень, который однажды чинил у них кондиционер. Он обокрал несколько домов в нашем городе.

‒ А никто не упоминал, что, возможно, эти ограбления как-то связаны с тем, что случилось в моём доме?

‒ Нет, ‒ сказала Энни. ‒ Я никогда ни о чём таком не слышала.

‒ Подумай хорошенько. Тебе не кажется, что случаи похожи?

Не раздумывая, она нахмурилась и помотала головой.

‒ Нет. Из вашего дома ничего не пропало. И тот парень с кондиционерами, он приходил только тогда, когда семьи уезжали в отпуск. И, насколько я знаю, он никому не причинял вреда.

Его жестокость и тот факт, что он так долго следил за твоей семьёй, доказывает, что преступление было совершено на почве личной обиды, реальной или надуманной. Я почти уверен, что ты знаком с преступником .

‒ У меня были враги? ‒ спросил Крайер.

‒ Враги?

‒ На работе? В личной жизни?

Она налила себе виски, но ему предлагать не стала.

‒ Мне непривычно тебя слушать. Ты так странно разговариваешь. Так отстранённо. Задаёшь мне вопросы о своей личной жизни. Это… выбивает меня из колеи.

Он взял чашку кофе, поставил её на место:

‒ Прости.

‒ Господи боже, да ты тут ни при чём. Это не твоя вина. Я просто… жаль, что я не такая сильная. Я чувствую… сама не знаю, что я чувствую. Хочется снова плакать. Кричать. Не знаю, что ещё делать. Но всё это тебе не поможет.

‒ Нет.

Он подумал: если у нас что-то с ней было, то, может быть, это Фил не выдержал? Может быть, психопат всё это время жил по соседству, и ему сорвало башню в тот момент, когда он увидел мою жирную голую задницу в своей кровати?

По всей комнате были расставлены фотографии Энни и Фила. Крайер рассматривал мужчину на снимках.

‒ А у моей жены?

‒ Враги? Нет, у неё был цветочный магазин на другом конце города.

‒ А у дочери?

‒ Ей было всего двенадцать.

‒ Ей выпустили кишки.

Энни не теряла самообладания ещё минуту, пока пила виски, два бокала, один за другим. Затем она медленно потянулась за салфеткой, почти полностью закрыла ею лицо и начала всхлипывать. Это говорило не о её слабости, а о человечности, это были чистые эмоции. Если бы он мог её утешить, она не была бы в таком отчаянии.

А ещё он понял, что она плачет не только из-за него и того, что случилось с его семьёй, но и из-за своего собственного горя. Знать, что такие вещи произошли прямо по соседству. Что то же самое могло случиться с ней или Филом.

Она быстро взяла себя в руки — возможно, алкоголь помог. Она вытерла глаза, откашлялась и сказала:

‒ Нет. По крайней мере, я не знаю ни о каких врагах.

На полке стояла фотография девочки, на вид ей было лет тринадцать. Такие же приятные черты лица, такие же длинные светлые волосы.

‒ Твоя дочь.

‒ Милли. Она сегодня ушла на тренировку, в бассейн.

‒ Красивая. Как ты.

‒ Как бы ужасно это ни звучало, но плачу я как раз из-за неё. Потому что каждый раз, когда я подумаю, что произошло с вами, я представляю, что то же самое могло случиться с нашей семьёй. Что это могла быть Милли.

‒ Да. Тем вечером ты была дома?

‒ Да.

‒ Ты ничего не слышала?

‒ Нет.

Чистая наглость убийцы, самонадеянность этого сраного ублюдка.

‒ Можно мне посмотреть комнату Милли?

‒ Зачем?

‒ Не знаю. Может быть, это поможет мне вспомнить дочь. Почувствовать себя ближе к ней.

Но вряд ли это могло произойти, потому что он вообще ничего не чувствовал.

Комната Милли находилась на самом верху, в тихой глубине дома, куда вела широкая массивная лестница.