Дэн Смит - Большая игра

— А почему ты спрашивал про власть?

— Просто так.

Он молчал, ожидая, что я еще что-то добавлю.

— Мой отец имеет власть над людьми, — сказал я. — Наша семья известна в здешних местах. Может, вы слышали о моем папе? Его зовут Топио. Его назвали так в честь бога лесов.

— Боюсь, раньше о нем не слышал.

Я развел руками:

— Ну, вы вообще-то в охоте не особо разбираетесь.

— Должен признаться, да.

Я достал фотографию и передал ее президенту:

— Это мой папа.

Он внимательно посмотрел на фото.

— А это убитый им медведь, о котором ты говорил?

— Он самый.

— Просто огромный.

— У нас в деревне все мальчишки в тринадцать выходят на охоту одни. Каждый проводит в лесу целую ночь и день, а животное, которое удастся подстрелить, должно всем показать, чего стоит охотник и каким он станет мужчиной. — Я вспомнил напутствие Хамары перед началом моего испытания. Он сомневался, что я вообще что-то поймаю.

— Так ты это имел в виду, когда говорил о трофее, да? — президент перевел взгляд с фото на меня. — И что сказали про твоего отца, когда он принес голову медведя?

— Что он сильный и смелый.

— А сегодня, значит, ты вышел на охоту, так?

— Да, завтра мне исполнится тринадцать, и меня признают взрослым. Знаете, как Хамара сказал? «В лес он уходит ребенком, а вернется настоящим мужчиной».

— Кто такой Хамара?

— Наш старейшина.

Президент понимающе покачал головой. Теперь он узнал, почему я оказался один в лесу.

— Прости, я тебе всю охоту испортил.

— Мама всегда говорила, что мое животное — олень. Его может поймать только быстрый, сообразительный и… этот, незо, неса… — английское слово так и вертелось у меня на языке, но я никак не мог его вспомнить.

— Может, независимый?

— Оно!

— Знаешь, ты эти качества сегодня уже проявил.

Он посмотрел на лук и, кивнув на него, спросил:

— А у него какая роль?

— Из него я должен подстрелить свою добычу. Это традиционный лук, ему больше ста лет.

— Не верю, он таким старым не выглядит.

— Просто за ним хорошо следят.

— Никто бы не узнал, если бы ты взял с собой другой лук, поменьше.

— Я бы знал.

— Конечно. Ты очень честный мальчик, Оскари, это хорошее качество. И ты сильнее, чем думаешь.

Он протянул мне фото папы со словами:

— Ты совсем как он.

— Мы с отцом — мы из одной древесины вырублены, — проговорил я, пряча фото. — Все думают, что я плохой охотник, и только папа в меня верит. Когда Хамара дал мне лук, а я не смог натянуть тетиву, то ребята стали надо мной смеяться. В ту секунду я решил, что во что бы то ни стало оправдаю папины надежды. Когда меня завтра придется искать, папе будет очень стыдно.

— Ты должен понимать, это непредвиденная ситуация.

— Какая разница! У нас в Финляндии размазни не в почете, — я оторвал зубами кусок колбаски. — Все должны знать, что ты сильный.

— Погоди. Ты спас нас от преступников и привел в укрытие. Замел все следы, разжег костер, накормил. Я всем об этом расскажу. — Президент наклонился вперед и покрутил колбаску над костром.

— И вообще, не обязательно быть сильным. Главное — им выглядеть. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. — Пламя костра отразилось в его глазах. — Я читаю книги из серии «Для чайников» и наедаюсь печеньем. Моррис смеется, что я не могу жалких десять раз отжаться. — Он посмотрел себе под ноги, и я понял, что он думает о трупах охранников, которые мы нашли.

— Хочешь, расскажу одну историю? — продолжил он. — За пару минут до начала моего последнего обращения к Конгрессу мне чертовски захотелось в туалет. Я рванул в уборную, ну, и поторопился, знаешь, облегчиться. В общем, обрызгал сверху все брюки.

Я забился в истерике уже от одной мысли о том, что президент США мог замочить свои штаны.

— Так и было. — Он закатил глаза. — Со всеми ведь случается. Но мне-то надо было через минуту взойти на сцену палаты представителей. А там очень много важных людей сидело. Представляешь, каково это, предстать перед всей Америкой с позорным пятном на брюках?

— Очуметь!

— Посмотри как-нибудь запись этого выступления, — предложил президент. — Я там прижимаю папку к брюкам, чтобы скрыть место аварии. А главное, заметь, как безукоризненно я произношу речь: голос не дрожит, я улыбаюсь, удерживаю внимание слушающих. А вот внутри весь дрожу от ужаса, что останусь в истории США «описавшимся президентом». Внешне же остаюсь непоколебим, как скала.

— И чем все закончилось?

— Никто ничего не заметил. Теперь это просто история, о которой во всем мире знают только двое — я и ты.