Дэвид Марк - Сумерки зимы

– Здравствуйте. Говорит сержант уголовной полиции Эктор Макэ…

Его остановили бодрым «здрасьте», означающим «и не такое слыхали».

– Я звоню насчет одной из пациенток, Энн Монтроуз. Я так понимаю, она лежит в неврологическом отделении, верно?

– Минуту.

Звонок перевели в режим ожидания, и Макэвой не меньше пяти минут слушал классическую музыку, в которой, захоти он напрячься, мог бы узнать одно из наименее радостных творений Дебюсси.

Внезапно печальные напевы прервал напористый мужской голос. Скороговоркой поздоровавшись, голос представился Энтони Гарднером. Сферу своих занятий Гарднер небрежно описал витиеватой тирадой, обрамляющей слова «связи с внешним миром».

– Мистер Гарднер, я все понял. Это насчет Энн Монтроуз. У меня есть причины полагать, что она может быть пациенткой вашей клиники.

Выдержав кратчайшую паузу, Гарднер ответил:

– Боюсь, мы не вправе разглашать сведения о пациентах, детектив. Здесь частное медицинское заведение, и мы гордимся доверием своих клиентов.

– Я все понимаю, сэр, но мисс Монтроуз может грозить серьезная опасность. Вы весьма помогли бы расследованию убийства, устроив мне встречу с членами ее семьи.

– Убийства? – Спокойствия в голосе Гарднера как не бывало, и Макэвой испытал удовлетворение от того, что в наши дни это слово все еще способно кого-то шокировать.

– Да. Возможно, вы читали об этом деле. В прошлую субботу в Гулле, в церкви Святой Троицы, зарезали девушку. И возможно, тот же человек повинен еще в нескольких убийствах…

– Но я читал, что уже предъявили обвинение, – возразил Гарднер. Макэвой слышал красноречивый стук по клавиатуре: больничный чинуша явно шарил по новостному сайту.

– Следствие еще далеко не завершено, сэр. – Макэвой подпустил в голос зловещей угрюмости. – Слишком много неясностей.

Гарднер молчал, и Макэвой выложил главный свой козырь:

– Вероятно, вы также читали, что одну из жертв сожгли заживо прямо на больничной койке, сэр.

Молчание затягивалось. Макэвой понадеялся, что Гарднер размышляет, как дорого ему может обойтись отказ от сотрудничества с полицией. Взвешивает нагоняй от начальства и ушат дерьма, который обрушится на него, если одна из пациенток заживо сгорит прямо у себя в палате.

Наконец в трубке вздохнули.

– Вы не могли бы оставить номер своего телефона, детектив? Я вскоре вам перезвоню.

Макэвой прикинул, не отказаться ли. Не лучше ли подождать на линии? Но нет, чрезмерная неуступчивость может сломать хрупкую готовность Гарднера. Продиктовав свой номер, он дал отбой.

Какое-то время он мерил шагами коридор. Отправил короткие сообщения Тому Спинку и Триш Фарао: все в порядке, Ройзин уже лучше. Спросил, как там Хелен Тремберг.

Звонок. Энтони Гарднер говорил тихо и отрывисто, будто выдавал комбинацию от своего личного сейфа и боялся, как бы не подслушали. Через полминуты у Макэвоя было все что нужно.

Даже не поблагодарив, он оборвал связь и быстро набрал новый номер. Включилась голосовая почта.

– Говорит сержант Макэвой. Я благодарен за присланные сведения. Простите, если в прошлый раз мы расстались на неверной ноте, но я рад, что вы передумали. И вы оказались правы, Энн Монтроуз действительно лечится в той клинике. Думаю, вы не особенно удивитесь, узнав, кто оплачивает счета за лечение. Вполне возможно, во всем этом найдется материал для статьи. Перезвоните, если вам интересно.

Отбой. Макэвой досчитал до двадцати. Достаточно, чтобы Фисби прослушал послание. Обмозговал его. Вздохнул и уступил репортерскому инстинкту…

Звонок.

– Сержант? Это Джонатан Фисби.

На часах 13.33. И уже начинает темнеть. Кажется, всерьез сегодня рассвет так и не наступил.

Макэвой в восьмидесяти милях от дома – в местах, которые дорожные указатели именуют «сердцем графства Бронте [20] Графство Бронте – южная оконечность Пеннинских холмов на западе Йоркшира. Живя в этих местах, сестры Бронте создали ряд наиболее значительных своих произведений («Джейн Эйр», «Грозовой перевал», «Незнакомка из Уайтфелл-холла»). ».

Вдоль шоссе в безрадостном предчувствии подвывают вересковые пустоши Западного Йоркшира. Хотя трава поблескивает влажной зеленью, передать этот пейзаж можно только углем. Прибитый дождем, пустой и зловещий, он сражается с ни на миг не ослабевающим ветром под небом цвета ртути.

Дорога забирает влево.

Сквозь черные кованые ворота Макэвой вырулил на посыпанную гравием дорожку. Та вывела к просторной лужайке, искристой от заледеневшей росы.