Макэвой не отвечал. Дергал пропущенный при бритье волосок под нижней губой. Пока совсем не выдернул. Его переполнял гнев. И возмущение. Этот человек, с которым он едва знаком, разложил его по полочкам, да еще смеет называть его «сынком».
Макэвой открыл рот и снова не сказал ни слова. Провел по лицу ладонью.
– На руках у Колина Рэя достаточно улик, сынок. Рэй и твоя интуиция могут не совпадать, и это наверняка страшно обидно, но если тот большой мешок справедливости, которую нужно рассеять по миру, еще при тебе, то признай: Расса Чандлера можно судить и, вероятно, даже приговорить за убийство.
Макэвой впился в него взглядом:
– Вы тоже думаете, что это он убил?
Игра в гляделки длилась недолго, Спинк первым отвел глаза.
– Неважно, что я думаю.
Макэвой сплюнул.
Встал. Постоял, глотая холодный воздух. Башней возвышаясь над пожилым мужчиной, сидевшим на скамейке.
– А что думаю я, все-таки важно.
Он процедил это сквозь стиснутые зубы, яростно, но вдруг с изумлением понял, что улыбается, что по телу растекается радость, наполняя его энергией, порождая в мозгу эндорфины, – радость от сознания своей правоты.
– Еще как, на хрен, важно.
Макэвой брел по снегу. Он родился в месте, где эта мозаика из лужаек и тротуаров, прикрытых шестью дюймами безупречной белизны, вызвала бы улыбку. Он вырос в краю, где сплошь глубокие расщелины, провалы, валуны, и все это полгода укутано снежным покровом.
Он помнит, как блеет овца, сломавшая ногу. Помнит тишину, наступавшую после того, как он избавлял ее от страданий. Перерезал горло карманным ножом, прикрыв ноздри и рот несчастного животного рукой в перчатке.
Он помнит, с какой ловкостью отец сворачивал беднягам шеи. Помнит его отношение к этому, его твердую решимость не получать от этого удовлетворения.
Он помнит слезы в глазах отца, когда после тот поворачивался к сыну. Помнит нежность, с какой он проводил рукой по овечьей шерсти. Как подносил ладонь к лицу и вдыхал влажный, мускусный запах овечки, которую растил с рождения и чью шею сломал, обрывая ее страдания.
В голубых глазах человека, выбежавшего из церкви Святой Троицы, было в точности то же выражение. Как и в глазах человека, вырезавшего свое имя на Энжи Мартиндейл. В слезах сидевшего подле нее, прежде чем приступить к делу.
Макэвой вел разговор с убийцей.
Значит, этим ты занят? Убиваешь из милосердия? Освобождаешь от муки? Просишь избавить от твоей собственной?
Макэвой огляделся. Погруженный в раздумья, он свернул не в ту сторону, бредя через парк.
Вибрация мобильника. Номер скрыт.
– Эктор Макэвой.
– Сержант? Привет, это Джонатан Фисби. Вы попросили меня перезвонить…
Макэвой потряс головой. Фисби. Репортер из «Индепендент». Парень, которому он отправил электронное письмо насчет раненной в Ираке женщины из благотворительной организации.
– Да, мистер Фисби. Спасибо, что вышли на связь.
– Да без проблем. – Живой, энергичный голос. Южный говорок. Веселый голос для этого унылого времени года.
– Мистер Фисби, я расследую убийство Дафны Коттон, и, как мне представляется, вы могли бы поделиться кое-какими сведениями, полезными для следствия.
В трубке удивленно присвистнули.
– Я? Ну конечно, чем могу. Но… это же Гулль, верно? Я никогда в жизни даже не бывал на северо-востоке.
– Это не совсем северо-восток, сэр. Гулль расположен на востоке Йоркшира.
– Точно, точно.
– Вы слышали об этой истории?
– Нет, имя услышал впервые. Но я только что набрал в поисковике «Гулль», «убийство» и «Макэвой», и выпала тьма ссылок. Но, полагаю, речь о свежем расследовании. Бедная девушка в церкви, верно? Жуть.
– Мистер Фисби, я хочу поговорить с вами о статье, которую вы написали какое-то время тому назад. Речь шла об Энн Монтроуз. Она была ранена во время теракта на севере Ирака. Как я понимаю, в тот момент вы там были как журналист-фрилансер и «Индепен-дент» предложила вам написать об инциденте…
На другом конце линии молчали.
– Мистер Фисби?
– Не уверен, что помню тот случай, – сказал Фисби.
Лжет.
– Сэр, я в неплохих отношениях с местной прессой, но коллеги из полиции вечно смеются над моей верой в человечество. Если я поговорю с вами в неофициальном порядке, вы сможете сохранить нашу беседу в тайне?
– Я один из тех редких журналистов, кто еще верит в подобную концепцию.
– Что ж, тогда я из тех немногих, кто еще верит в силу обещаний. Даю обещание: я крайне расстроюсь, если отрывки нашей беседы появятся в печати.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу