Франк Тилье - Головокружение

– Ты сказал, примерно четыре часа. Четыре часа, а я даже уже не понимаю, что это значит.

Он несколько секунд помолчал.

– Слушай меня, Жонатан, слушай внимательно. Это худшее из решений за всю мою жизнь… Надо дать газу выгореть еще наполовину. И вот как раз тогда…

Он сел совсем рядом со мной, всего в нескольких сантиметрах. Его дыхание утратило запах. Теперь от него несло пустотой, полным отсутствием жизни.

– Я попытаюсь использовать свой шанс, забрав горелку. Я попытаюсь пробиться сквозь завал, мне… Он поднес руки к голове. – Ну, в общем, ты меня понял? Что толку израсходовать газ до конца, а потом сдохнуть вдвоем на корематах? Надо все испробовать. Даже если я взорвусь.

Я не мог препятствовать ему в желании жить. И я согласился, пытаясь сохранить мину гордой и сильной личности. Но вот чего я страшился… Умереть в одиночестве, в полной темноте. Мишель уже уходил, когда я схватил его сзади за штаны:

– Если уж так должно случиться…

Я указал на острый камень:

– Ты мне его оставишь?

Он раскрыл ладонь и посмотрел на обломок скалы, который позволил нам делать уйму вещей: есть, пить, резать мясо… А теперь вот… и умереть…

– Можешь на меня рассчитывать.

Он крепко, до крови, сжал камень в кулаке.

– Мы оба, и ты и я, натворили дел. Но нельзя мешать человеку умереть, как он хочет. Достойно, не обоссавшись…

– Спасибо…

Он застыл, уставившись в землю:

– Фарид умер, потому что сделал нам зло. Он сделал зло нам обоим, Жонатан.

Он схватил меня и поставил на ноги:

– Давай за работу. Надо действовать как можно быстрее и постараться добраться до темного пятна. Становись напротив ледника, а я погашу свет. Будем его зажигать каждые полчаса, чтобы посмотреть, насколько мы продвинулись.

Он поставил горелку рядом с прозрачной стеной. Я подошел, держась рукой за нос и утирая кровь рукавом куртки. Правая ноздря распухла, – видимо, удар сместил перегородку. Стиснув зубы от боли, я ощупал нос. Так и есть, хрящ ушел направо, это всегда бывало, стоило мне удариться носом. Я хорошо знал, какую боль мне сейчас предстоит вытерпеть. А может, не надо вправлять перегородку? Чего ради? И однако, я плотно сжал нос пальцами, как тисками, и рванул налево. Раздался хруст, и я повалился на землю, громко вскрикнув. Снова, но уже в последний раз, хлынула кровь.

Я потянул воздух носом, теперь ничто не мешало дышать.

Мишель загасил горелку.

Он остервенело колошматил по льду острым камнем, а я поднял цепь и вслепую принялся долбить ею. Нос на каждое движение отзывался болью, меня сгибало пополам, но чем больнее было, тем быстрее я колотил. Мелкие ледышки отлетали мне в рот, и я их разжевывал. Было больно, отовсюду наступал холод. Я уже не видел ни Мишеля, ни Фарида, ни Клэр, ни Франсуазы. Только себя и свое отражение в зеркале льда и страдания. Одни и те же движения, одно и то же мигание света: зажегся, погас, опять зажегся, опять погас. Проходили часы. И тут Мишель схватил меня поперек живота и оттащил в сторону:

– Погоди пару минут. По-моему, уже можно что-то различить. Надо только чуть отполировать лед. Делай, как я.

Он снял рукавицы и, как тряпкой, стал мелкими кружками натирать ими лед. Уперев локти в колени, я снова задышал ртом. Мы изрядно вгрызлись в лед и прорубили нишу сантиметров сорок глубиной, в метр шириной и в метр высотой. Теперь я понимал, как действовал наш мучитель. Он пилой распилил ледяную стену на десятки блоков, засунул в нишу «объект», а потом опять заложил кусками льда. При сильной влажности блоки быстро смерзлись, а стыки производили впечатление природных трещин.

Поверхность, в которую мы врубались, была мутным нагромождением ледяных кусков, но постепенно становилась все прозрачнее. Мишель как можно ближе поднес к ней горелку. То, что казалось нам черным пятном, в ходе работы все больше проступало сквозь лед и прояснялось. Уже обозначились выпуклости и линии формы… И тут сердце мое отчаянно забилось.

Меня охватил панический ужас.

Я выхватил горелку из рук Мишеля и поднес ее к самой ледяной стенке:

– Ты видишь то же, что и я?

– Похоже на тело. На скрюченное тело. Но Фарид говорил…

Меня затошнило. Мишель встряхнул баллон с пропаном:

– Газ действительно на исходе. Надо заканчивать работу, а потом… а потом, Жо, я…

Я отступил на два шага, размахнулся цепью и ударил изо всех сил. Цепь как молния пронеслась, едва не задев Мишеля, и врезалась в лед. Человек в железной маске вскрикнул и отскочил. А я все молотил и молотил. Меня захлестывало волнами какого-то нехорошего возбуждения, и это придавало силы усталым мускулам, заставляло работать за пределами возможного. Я чувствовал, что за время нашего подземного заточения прошел все ступени лестницы, ведущей к ужасу всех ужасов. И каждая ступень приближала меня к вершине черной башни, где вечно кружатся вихри и где кричат в этих вихрях души, не находя покоя. И эта проклятая башня гораздо опаснее Эвереста, наверху меня ждет место, где невозможно умереть спокойно.