Рокотов вернулся к вентиляционному отверстию и забросил в него свои вещи.
Оставался последний штрих.
Биолог ножом разрезал ремень на брюках у пленника и стянул с него штаны вместе с трусами.
Сулейман забился, пытаясь вьщернуть голову из узкой щели.
– Бесполесно, – с непонятным акцентом произнес Влад, примериваясь штуцером к костлявому заду, – ти есть в ловушка. А сейчас я буду тебя немножко мучить.
Чеченец завыл, предположив самое худшее – что сексуально озабоченный диверсант собирается удовлетворять свою похоть.
В зад Асланбекову вонзилось что-то твердое. Он замотал головой, попытался выплюнуть кляп, дернулся, и тут в прямую кишку ударила струя жидкого пластика.
Чеченца изогнуло.
Предусмотрительный и подкованный в законах физики Рокотов, дабы уравновесить давление в сообщающихся сосудах, освободил Сулеймана от кляпа.
Пленника вывернуло наизнанку. Под давлением пластика все содержимое его желудка и кишечника поперло обратно через рот. Асланбеков попытался заорать, но у него ничего не вышло.
Когда баллон наполовину опустел, Влад отпустил кнопку и отошел от извивающегося блюющего тела.
Через минуту-другую пластик застынет, приняв форму кишечного тракта. Спасти чеченца будет уже невозможно, такие хирургические операции невозможны даже в лучших стационарных клиниках.
А подыхать он будет долго.
Не меньше суток.
У него еще останется время покаяться за все те невинные жертвы, в смерти которых он повинен. И за расстрелянных русских стариков в Грозном, и за повещенных пленных солдат, и за убитых ингушских девочек, встреченных в лесу недалеко от родного села. За все.
Если, конечно, Аллах примет его раскаяние…
Рокотов бросил подожженную тряпку в воняющий ацетоном мешок и полез в трубу вентиляции.
Спустя две минуты взорвался первый патрон.
***
Генерал-майор Геннадий Грошев внешне производил впечатление добряка, выпивохи и балагура. Особенно когда был в штатском. Простого мужичонку с ехидным лицом только что принявшего «на грудь» водопроводчика частенько останавливали для проверки документов патрульные милиционеры и потом очень удивлялись, когда обнаруживали, что пытались задержать генерала российской армии.
Однажды Грошеву не поверили и препроводили в отделение.
Там очень неумный прапорщик заявил, что генеральское удостоверение – «грубая подделка», и определил возмущенного задержанного в камеру к алкоголикам.
Это было ошибкой.
Наутро Грошева в камере не оказалось. Вместе с ним исчезли удостоверение и три бухарика. А вся дежурная смена мирно почивала на полу в караульном помещении. Единственным воспоминанием о том вечере у очнувшихся стражей порядка остался момент, когда задержанный «за подделку документов» попросил воды. Дальше как отрезало.
Но на этом злоключения не закончились. Ибо ровно в полдень в отделение приехал лично Грошев в сопровождении свиты из пяти подполковников и десятка рослых сержантов и устроил перепуганному милицейскому начальству «разбор полетов». Заодно генерал положил на стол перед командиром батальона патрульно-постовой службы восемь затворов от АКСУ-74 и два десятка ударников от пистолетов Макарова. Изъятых из оружия отключенных милиционеров.
Начальник районного отдела и командир батальона ППС клятвенно пообещали, что подобного безобразия больше не повторится. И очень благодарили генерала за то, что он вернул ударные механизмы автоматов и пистолетов именно им, а не послал фельдъегерской почтой прокурору Москвы. Так как в этом случае все руководство отдела вылетело бы с работы, опережая звук собственного визга. Прокуроры страсть как не любят, когда у их подопечных кто-то забирает боевое оружие.
Секретарь Совета Безопасности России знал про тот случай и, когда Грошев открыл дверь в его кабинет, еле заметно улыбнулся. Действительно, если смотреть непредвзято, у патрульных былли все основания задержать генерала. Ну не похож он на «лесника» [Лесник – жарг. – генерал], хоть убейся! На кого угодно, но только не на офицера высшего ранга.
Генерал-лейтенант вытянулся во фунт. «Вылитый бравый солдат Швейк, – поразился секретарь Совбеза, – словно сошел с картинки из книги. Так и ждешь, что он рявкнет „Яволь, герр оберет!“ [Есть, господин полковник! – нем.] Интересно, а как он ко мне относится? Если как к кадету Биглеру, то плохо, если же я в его глазах – фельдкурат Кац, то жить можно…» – По вашему приказанию прибыл! – четко доложил Грошев, немного приподняв подбородок и став еще более похожим на Швейка.
Читать дальше