Эллис Питерс - Монаший капюшон

– Из дома своей матери этот паренек ушел часа два тому назад, – заявил сержант без обиняков, – мы сами сейчас оттуда. Не обижайся, приятель, но хоть ты и говоришь, что его здесь нет, мой долг это проверить. Так что мы, с твоего позволения, осмотрим дом и двор.

Мартин насупил брови, спокойствия как не бывало. В дверь вновь просунулась каштановая головка его жены: на ее милом личике появилось беспокойство, в черных глазах – настороженность. Дети вытаращили глазенки, малютка, невинное сердечко которой жаждало справедливости, выпалила: "Дядя плохой!" – и никто на нее не шикнул.

– Если я сказал вам, что его нет в моем доме, – заговорил Мартин, не теряя присутствия духа, – то так оно и есть. Можете убедиться в этом сами. Осмотрите все: и дом, и двор, и мастерскую – мне скрывать нечего, а вот вы что-то недоговариваете. Этот парнишка по своей воле стал моим учеником, он брат моей жены и дорог мне, как родной сын. Зачем вы его ищете?

– Сейчас, в этот момент, – с расстановкой произнес сержант, – в предместье, в том самом доме, куда сегодня утром пошел твой ученик, лежит тело Герваса Бонела, его отчима, того, что завещал было ему манор Малийли, а потом передумал. Он убит. Именно по подозрению в этом убийстве я и разыскиваю Эдвина. Тебе этого достаточно?

Этого было более чем достаточно для старшего сына Мартина, Эдви, который навострил уши, не высовываясь из задней комнаты. Известие это его поразило. Он не мог понять, как же так: стажа явилась за Эдвином, а Эдвин... он давно уж должен был вернуться домой, если бы все уладилось. Эдви ведь с самого начала чуял, что дело добром не кончится, – это взрослым казалось, что все обойдется.

Не успели люди шерифа войти в дом, как Эдви торопливо выбрался через заднее окошко во двор, вскарабкался на поленницу, словно белка перемахнул через стену и что было мочи припустил по склону к одной из маленьких дверей в городской стене, которые в мирное время оставались открытыми и выходили к крутому берегу неподалеку от винного двора аббатства. Немало мастеровых из города, те, кому требовались вместительные склады, отгораживали там участки, где хранили разные материалы. Там находился и дровяной склад Мартина Белкота, где плотник высушивал бревна. Оба паренька, бывало, отсиживались там, когда им грозила выволочка. Там-то и мог спрятаться Эдвин, если бы... нет, конечно, не потому что он убил, это полная чушь! Но если бы его обидели, допекли, и он сейчас был бы очень несчастен и страшно зол. Настолько, что мог помыслить об убийстве, но пойти на это – никогда. Он не таков.

Эдви, уверенный что за ним не следят, несся стремглав. Запыхавшись, он влетел в калитку отцовского склада и полетел кувырком, зацепившись за ноги Эдвина, который сидел на земле, размазывая по щекам слезы ярости и обиды.

Стоило Эдви подняться, как Эдвин, уязвленный тем, что его застали в слезах, влепил приятелю оплеуху и тут же получил в ответ увесистую затрещину. Всякий раз, когда у друзей что-то не клеилось, они устраивали хорошую потасовку. Это вовсе не было ссорой, а скорее проверкой боевой готовности. Вздумай вмешаться кто-нибудь третий, его оттузили бы куда покрепче. Эдви быстренько поведал все, что узнал, совершенно обескураженному и сбитому с толку Эдвину, и оба паренька уселись поближе друг к другу, собираясь придумать какой-нибудь сногсшибательный план.

За час до вечерни в садике Кадфаэля появился Эльфрик. Прошло не более получаса после того, как тело Бонела обмыли, обрядили и отнесли в часовню, а Кадфаэль вернулся к себе. Тем временем в доме был наведен порядок, и опечаленным домочадцам оставалось лишь предаваться грустным размышлениям да гадать, чем все это кончится. Меуриг поспешил в город, чтобы рассказать плотнику и его домашним обо всем, что стряслось, – кому-то нужно было сообщить эту горькую весть. Кадфаэль полагал, что люди шерифа уже успели схватить Эдвина. Эдвина... О Господи, он никак не мог вспомнить фамилию человека, за которым Ричильдис была раньше замужем. Белкот ведь доводился ей зятем.

– Брат, – обратился к нему Эльфрик, – госпожа Бонел просит тебя прийти и переговорить с ней с глазу на глаз, в память о былой дружбе.

Кадфаэля это ничуть не удивило. По правде сказать, даже сейчас, после сорока двух лет разлуки, он чувствовал, как земля уходила у него из-под ног, когда он глядел на Ричильдис. Монаху было бы куда легче, если бы злосчастная кончина ее мужа не обернулась мрачной загадкой и над ее сыном не нависла угроза. Тогда ему не пришлось бы взваливать на себя бремя забот о Ричильдис; впрочем, так уж вышло, и с этим ничего не поделаешь. Он был в долгу у этой женщины – за свою юность, за те воспоминания, которые во многом сделали его таким, каков он есть. Сейчас ей нужна его помощь, и у него нет иного выбора, кроме как щедро отблагодарить ее.