Ричард Пратер - Дорогой, это смерть!

Наконец рука наткнулась на что-то твердое. Я вытащил этот предмет из земли и направил на него луч фонаря.

Она. Черная коробка.

Вот и все. Остальное уже мелочи.

Горячее южное солнце вовсю жарило песок и купалось в голубых водах Залива Акапулько. Я пил кокосовую шипучку из огромного кокосового ореха, только на этот раз не в “Лас Америкас”, а под тростниковым навесом клуба “Копакабана” расположенном почти у самой кромки прибоя на чудесном пляже того же названия.

У меня еще все болело – прошло лишь два дня с тех пор, как я выкопал на острове эту коробку, – но я все равно чувствовал себя замечательно, наслаждаясь ощущением собственной чистоты. Еще бы: с тех достопамятных пор я три раза пропотел в парилке и восемь раз принял душ. Но больше всего меня радовало то, что отныне я мог открыто ходить по городу, заходить в отели и бары, и никто не собирался меня убивать. Определенно между мной и Торелли установился мир, поэтому я, похоже, еще чуть-чуть покопчу небо.

То, что я сумел раздобыть коробку-досье, а к тому же еще обвести вокруг пальца Торелли, наполняло мою душу гордостью. Дальше все шло как по маслу. Я рассмотрел этот хлам в комнате другого задрипанного отельчика: бумаги, фотокопии, фотографии наподобие тех, которые мне прислал Джо, но только на сей раз подлинные. Там было все то, о чем говорил Джо, и даже больше – исчерпывающий отчет о всех его действиях за два последних месяца, фотографии Лайлы и пухлого симпатичного ребенка, еще несколько фотографий Джо и Лайлы, уже не такие симпатичные, доказательства жульничества и махинаций с профсоюзными фондами, даже протокол весьма странных переговоров относительно забастовки, а также какое-то загадочное налогообложение профсоюзов, о чем Джо словом не обмолвился.

И, конечно, документ Министерства Обороны. По поводу него я так ничего толком и не понял, хоть и держал этот документ в руках. Это был перечень баз управляемых ракет, разбросанных по всему миру сверхсекретных баз, о некоторых из них известно лишь нашим союзникам, о других знали всего единицы в правительстве Соединенных Штатов. В этом документе было полным-полно всяких цифр и расчетов, каких-то странных значков, которые мне ни о чем не говорили, зато о многом говорили тем, кто с этим делом знаком.

Мне удалось прослушать пленку: семь боссов договаривались о том, на каких оборонных заводах должны быть объявлены забастовки в первую очередь, на какие профсоюзы (значительные с точки зрения нашей нации, но еще не окончательно прибранные к рукам боссами, которые голосуют, бастуют, пикетируют и саботируют согласно определенным инструкциям) нужно обратить пристальное внимание. На многие. Мы слушали эту пленку вместе с Дуганом.

Когда я снова позвонил ему в Лос-Анджелес, мне не сказали, где он, зато я сказал им, как называется та дыра, в которой я обитаю, и он объявился ровно через час. Я отдал ему все бумаги, сопроводив самым подробным рассказом. Теперь Дуган уже летит в Лос-Анджелес, прихватив с собой все имущество. Что касается моего клиента, ведь я предупреждал его о том, что его ждет, если он на самом деле не тот, за кого себя выдавал. Так оно и случилось. Мне даже не пришлось ставить его в известность, что все благополучно завершилось. Это уже дело ФБР.

Я погрузил босые пальцы в прохладный песок под столиком. Мне еще долго не захочется отсюда уходить. Допив шипучку, заказал еще. Пока я был в одиночестве, но кое-кому уже позвонил и предвкушал приятное общество.

Теперь Глория свободна – Мэдисон Смерть-на-месте умер не сходя с места. Нам с ней нужно бы кое-что обговорить. В Акапулько у меня есть и другие дела: я еще не оплатил счет в “Лас Америкас”, не успел вручить Рафаэлю его сто долларов. Ладно, manana, то есть завтра.

Теперь у меня хватало денег, чтобы позаботиться о своем будущем. Гуляя по городу, я заглянул в “Банко Националь де Меджико”, в двух кварталах от Зокало, и перевел сюда мои 50 тысяч долларов. Получилось 432 тысячи песо, а на них можно купить очень много кокосовых шипучек. Я не спускал глаз со входа. Она пока не появлялась. На мне были мои плавки пассифлорами – может, захочется и окунуться. Не возражал бы проторчать здесь целый день: можно представить, что я живу в тропической хижине возле самого океана. Вечером, когда заиграет оркестр, хорошо потанцевать босиком в водах прибоя. На душе у меня было легко и радостно, завтрашний день сулил много счастья.

Чего нельзя сказать о Торелли, синдикате, мафии, профсоюзниках и всех прочих. С особенной ненавистью я думал о Винсенте Торелли, который в данный момент, очевидно, плыл в Италию: я видел, как его роскошная белая яхта “Фортуна” отплывала сегодня утром из гавани. Торелли был жив и строил планы на будущее.