Пётр Разуваев - Путь самурая

– А как же – Фатима Мухаммад аль-Хамили? – недоумённо спросила Таня. – Нужно сообщить о ней в Департамент или в полицию…

– Фатиме известно, что убить меня не удалось, – ответил я, плотнее заворачиваясь в одеяло и подходя к стенному шкафу. – Она понимает, что её начнут искать. Полиции этот орешек не по зубам. Слушай, а ты не знаешь, где моя одежда?

Костюм мой исчез бесследно, и никто из обслуживающего персонала не смог помочь Тане его отыскать. Девушке удалось найти лишь документы, портмоне, сотовый телефон и кобуру, которые и были торжественно вручены мне дежурной сестрой. Особенный трепет у этой пожилой женщины вызвала кобура, она даже зажмурилась, передавая мне столь опасный предмет. Молодой франтоватый врач, явившийся следом за сестрой, подверг меня всестороннему осмотру, после чего твёрдо заявил, что постельный режим в течение трёх-четырёх дней мне обеспечен. Покорно с ним согласившись, я улёгся в постель и пролежал в ней ровно тридцать секунд, до тех пор пока врач не вышел. Покуда он кокетничал в коридоре с Таней, представившейся моей родственницей, я успел натянуть на себя короткую пижаму отвратительно лилового цвета и длинный тёплый халат. Тапочки и носки нашлись в шкафу, а все документы мне с трудом удалось распихать по карманам халата. Оставалась кобура. Покрутив в руках кожаную сбрую, я, недолго думая, сбросил халат и натянул всю эту амуницию поверх пижамы. Вот теперь я выглядел как самый настоящий душевнобольной. Сдавленный хохот Тани, появившейся в этот момент в палате, подтвердил моё предположение.

– Посмотри… Ой, посмотри на себя… в зеркало, – изнемогая от сотрясающего её смеха, выдавила из себя Таня. Пожав плечами, я зашёл в ванную и посвятил пару минут изучению своего зеркального двойника. Вид у него был, прямо скажем, карнавальный. В эту минуту я почти жалел, что здесь нет мисс Лары Литтон. Возможно, увидев меня сейчас, она бы отказалась от своих притязаний. На кой чёрт ей сдался «витязь в лиловой пижаме»?

Когда я вернулся, Таня уже почти успокоилась. Лишь изредка она чуть слышно всхлипывала, вытирая глаза, а завидев меня, торопливо отвернулась.

– Не вижу ничего смешного, – сухо заметил я, надевая халат и подходя к открытому окну.

– Значит, там нет зеркала? – слабым голосом поинтересовалась девушка, и приступ смеха одолел её с новой силой.

«Удивительно несерьёзные существа эти женщины», – с чувством собственного превосходства подумал я. Давясь от хохота и зажимая рот руками, Таня медленно сползала вниз по стенке.

Прыжок с трёхметровой высоты, короткий марш-бросок через сад, изящное сальто через чугунную ограду (чуть было не потерял портмоне), и я с шумом вваливаюсь на заднее сиденье «Рено». Время близится к полуночи, и парижское предместье вокруг нас словно вымерло, на улице нет ни одной живой души, и некому заметить высокого шатена в казённом халате, воровским образом покидающего больницу. Врачи и толпа репортёров этим вечером остались без сладкого.

– Ты не хочешь заехать домой и переодеться? – спросила Таня, обернувшись.

– Тебя же не смущает твоё вечернее платье, – парировал я. – Кстати, отдай-ка мне пистолет. В конце концов, у меня есть кобура, а у тебя её нет.

– Ты удивительно воинственный мужчина, Андрюша, – по-русски ответила Таня, вынимая из сумочки пистолет и передавая его мне. – Ты не передумал? Мы едем к Жюли?

– И чем скорее, тем лучше, – подтвердил я. – Вдруг она ляжет спать? Терпеть не могу поднимать людей из постели.

Нам понадобилось больше часа, чтобы пересечь весь Париж и добраться до гнёздышка мадемуазель Жюли, которая проживала не где-нибудь, а на rue des Vignes, в самом сердце XVI района. Моя квартира находилась в десяти минутах езды отсюда, и, в некотором роде, мы с Жюли были соседями. Вот уж не думал, что на службе в Direction de la Surveillance du Territoire можно заработать на квартиру в таком месте. Остановившись возле нужного нам дома, мы с Таней приступили к обсуждению плана совместных действий. Мне грядущая операция виделась следующим образом: я выясняю у Жюли все, что меня интересует, а Таня в это время всячески мне мешает, в силу своего дурацкого гуманизма. Само собой, мне бы и в голову не пришло обращаться с Жюли так, как я проделывал это с Аджимом Гахи. Но и церемониться с ней я не собирался. Убийцы не заслуживают жалости, а я был убеждён, что в смерти Николя, Дормана и Абдаллаха повинна именно Жюли. Вполне возможно, что Николя она застрелила собственноручно. У Тани, однако, имелось своё видение этой проблемы.