Платон Обухов - Несостоявшийся шантаж

— Зовут обедать.

…С хрустом разгрызая крылышко куропатки, политой изысканно-нежным провансальским соусом, Олег заметил:

— Ваша коллекция действительно потрясает. Но откуда у вас все это — пасхальное яйцо Фаберже, братины, кресты, которым место разве что в Грановитой палате московского Кремля?

— Из России, — пожал плечами Акопян. — Советую, кстати, попробовать «рокфор». Доставлен сегодня утром на самолете, совсем свежий… Мой дед покинул Армению сразу после победы большевиков во главе с Лениным в 1917 году. Пришлось бросить все нажитое. Но в конечном счете он не просчитался, а, наоборот, выиграл. Открыл в Бейруте несколько маленьких магазинчиков и стал ссужать деньги соседям и знакомым под небольшие проценты.

— Что-то вроде семейного банка?

Акопян кивнул:

— Да, это позволило деду без особых проблем получить в свое распоряжение значительные финансовые средства. И когда большевики стали продавать за границу сокровища царской фамилии и дворян, собственность которых экспроприировали для них рабочие и матросы, мой дед мог, не скупясь, платить за них звонкой монетой!

Акопян нажал кнопку звонка. Перед ним вырос слуга. Армянин сказал ему несколько слов, и тот вскоре вернулся с большим кожаным альбомом. Акопян полистал его и протянул Олегу:

— Вот смотрите! Большевики и особенно, конечно, их жены хотели отлично одеваться и вкусно кушать. Считайте, что это благодаря им мой дед смог открыть огромный антикварный магазин. Чего в нем только не было!

Всмотревшись в старую, слегка пожелтевшую фотографию, Олег разглядел диваны из красного дерева, великолепные ореховые секретеры времен Александра I и Освободительного похода русских войск в Европу 1812—1815 годов, массивные серебряные шандалы, зеркала елизаветинских времен в вычурных рамах, инкрустированные перламутром и жемчугом, шахматные доски, ширмы.

— К сожалению, из мебели мало что осталось, — вздохнул армянин, захлопнув альбом. — Во время второй мировой войны многое пришлось распродать по дешевке. Но вот серебряные и золотые вещи отец сохранил. А после того как в СССР началась перестройка и люди получили право выезжать за границу, они стали тащить туда ВСЕ, что попадалось под руку. Неконвертируемость советского рубля сыграла роль гигантского насоса: советские люди были готовы продать все, что угодно, за твердую валюту. Многие привлекательные девушки, кстати, стали валютными проститутками. А я получил возможность относительно недорого скупать серебряную утварь и почему-то особенно часто — церковные кресты!

Олег отпил «Шато Лафит-Ротшильд», вытер губы салфеткой и попытался заглянуть армянину в глаза:

— Когда я был обложен боевиками «Аль-Джихада», вы согласились выручить меня при условии, что впоследствии я отплачу вам услугой за услугу. Речь идет о вывозе из России антикварных вещей. Я не ошибаюсь?

— Возможно.

— Если так, то я в этом деле не участник. С моей помощью ни один предмет старины или искусства не покинет Россию. Грабить сотворенную народом красоту и продавать ее за доллары не соглашусь никогда! — отчеканил Олег.

Глаза торговца наркотиками заметались по сторонам. Его ноги задрожали. Пересиливая себя, он начал спускаться по мраморным ступенькам в воду. Вот он уже по колено в воде, вот — по бедра. Дик испуганно следил за юношей. Он спрашивал себя, смог бы сам принять предложение Робсона и поставить на кон собственную жизнь, бросив вызов хищным пираньям. Глаза начальника отдела Департамента транспорта потемнели. «Я бы предпочел скорую смерть, — подумал он. — Пуля в лоб — и баста».

Неожиданно торговец испустил пронзительный крик и пулей выскочил из бассейна. Его левая штанина была разодрана сверху донизу. Сквозь лохмотья сочилась кровь.

Шатаясь, он подбежал к Робсону и прохрипел:

— Я… не могу… плыть!

Доминиканец с сожалением посмотрел на парня:

— Тогда тебе придется умереть.

Он щелкнул в воздухе пальцами, и к торговцу подскочил один из телохранителей. Грубо схватив парня за волосы, приставил к его затылку пистолет. Доминиканец поморщился:

— Оттащи его поближе к воде. Пусть труп сразу сожрут пираньи.

Проговорив это, он повернулся к Дику. Тот не выдержал его тяжелого пристального взгляда и опустил глаза.

— Я… понял все, — глухо проговорил начальник отдела Департамента транспорта. — Клянусь, не совершу никаких глупостей…