Платон Обухов - Несостоявшийся шантаж

Немного подумав, генерал приказал дежурному соединить его с советским представителем «Аэрофлота» в Осло Николаем Литовченко.

— Проследи за нашим общим другом, — проговорил генерал, — нельзя допустить, чтобы он наделал глупостей.

Он подержал некоторое время трубку у уха. Литовченко не задал никаких вопросов. «Понял», — подумал генерал.

— Олег, это я…

— Да. Коля? Какого черта! Посмотри на часы!

— Мне надо срочно переговорить с тобой.

— До завтра можешь подождать?

— Нет!

— Хорошо, я жду! — в сердцах бросил трубку Смирнов.

Чертыхаясь, он прошел в ванную, включил холодную воду и начал брызгать ее на лицо. Сонливое состояние прошло. Но голова все равно оставалась тяжелой.

Открыв дверь на звонок Литовченко, Смирнов хмуро кивнул.

— Проходи, — сказал он и показал рукой на гостиную.

Подумав, поставил на журнальный столик бутылку джина, два стакана. Однако Литовченко пить отказался и посмотрел на Олега в упор:

— Могу я говорить с тобой совершенно откровенно?

— Конечно, — улыбнулся Смирнов.

Однако на сердце стало тревожно. О чем хотел «откровенно» говорить с ним этот безжалостный и двуличный человек, представитель генерала Гордиевского в Осло?

— Не доверяешь мне, — осклабился Литовченко. — Что ж, иного я и не ожидал!

— Спасибо за комплимент, — холодно поклонился Смирнов.

— А, ладно! — ожесточенно выкрикнул Литовченко. — Я расскажу тебе все! Ты же не сволочь, а порядочный человек.

Отстраненно улыбаясь, Олег смотрел на собеседника. Он никак не мог понять, какую цель преследовал Литовченко своими бессвязными выкриками.

— Гордиевский поручил мне следить за тобой и принять все меры, чтобы ты не сбежал! — объявил Литовченко. Смирнов ни звуком не прокомментировал сказанное. — А я тебе скажу: ты принял правильное решение! Я не только не буду за тобой следить, но и… сам сбегу! Сегодня же. — Литовченко хотел сказать «ночью», но, посмотрев на часы, уточнил: — Сегодня же утром!

Олег, сжав губы, пристально посмотрел на Литовченко. Долгий опыт и интуиция говорили ему: это не провокация и не набор дешевых трюков по заданию Гордиевского.

— Делай, как знаешь, — тихо ответил он. — Я сбегать не собираюсь.

— Ты это серьезно? — побледнел Литовченко.

Страшные картины пронеслись у него в голове. Что, если генерал Гордиевский, верный своим иезуитским привычкам, запутал все настолько, что в действительности не он «опекал» Смирнова, а Смирнов — его? Николай принял решение порвать с КГБ и остаться на Западе глядя на Смирнова, которого считал исключительно умным и проницательным человеком. «Раз Смирнов решил остаться на Западе надо выбрать этот же вариант», — рассуждал он. Но что, если на самом деле все это было одной из хитроумных операций Гордиевского, с помощью которых он держал в узде своих подчиненных?! Литовченко почувствовал, что у него закружилась голова.

— Я бежать не собираюсь, — все так же спокойно повторил Смирнов. — Я просто честно выйду из игры. Подам в отставку и уеду на Запад. — Он налил полный стакан джина, протянул его Литовченко: — Выпей, Коля, так тебе легче будет переварить эту новость.

Литовченко с ужасом смотрел на стакан, на руки и лицо Олега.

Он встал и начал медленно пятиться к двери. Потом, метнув на Смирнова, по-прежнему державшего в руках полный до краев стакан, испуганный взгляд, бросился в дверь и выскочил на лестничную клетку.

— Чудак, — сказал, пожав плечами, Олег и услышал, как взревел мотор «опеля». В два глотка он выпил свой джин.

— Шеф так и не изменил своей привычке работать по субботам? — попробовал завязать разговор с водителем Олег.

Молодой шофер внимательно посмотрел на него в зеркальце.

— Я работаю здесь недавно, — ответил он после паузы, за время которой его черная «волга» промчалась как минимум три километра, — и не знаю всех привычек шефа.

Олег понял, что разговаривать с посланцем Гордиевского бесполезно. «Наверное, они уже получили депешу о побеге Литовченко, — решил он. — Поэтому и маячило в „Шереметьеве“ трое молодцов в одинаковых серых плащах. Да и у водителя оттопыривается под левой подмышкой пиджак».

Нахмурившись, он стал смотреть на проносившиеся за окном унылые осенние пейзажи. Ни время, ни громкие реформы, следовавшие одна за другой, ничего не могли поделать с Москвой. Она оставалась все такой же грязной, неухоженной. Однообразные дома-коробки, гигантские предприятия, производящие неизвестно что, но исправно отравляющие воздух дымом своих высоченных краснокирпичных труб, многочисленные палатки с нехитрым ассортиментом…