Федор Раззаков - Шакалы из Лэнгли

Спустя полчаса Максимов спустился в бар, где нашел обоих американцев. Они были заняты привычным делом – спорили о политике. В тот момент, когда он появился, в разговоре солировал режиссер, а Янг с угрюмым лицом дымил сигаретой и молча выслушивал сентенции своего собеседника, готовый в любой момент его перебить:

– Мало кто в мире может сравниться с нами по части провокаций. Мы, американцы, великие провокаторы. Причем ради того, чтобы эти провокации осуществились, наши правители готовы жертвовать даже жизнями собственных соотечественников. Вспомните хотя бы Перл-Харбор, «Операцию Нортвудс» или те же взрывы башен-близнецов.

– Я, Роджер, хотя и являюсь патриотом Америки, но по части лидерства в разного рода провокациях готов назвать ее страной, скорее, отсталой, чем передовой, – возразил своему оппоненту Янг. – Куда уж нам до азиатов или тех же европейцев. Великими провокаторами, например, были Гитлер и Сталин, а они, к вашему сведению, вовсе не были американцами.

– Зато генерал Роберт Макнамара был нашим соотечественником, – не сдавался Томпсон. – И это именно он осенью 1962 года, пытаясь заручиться поддержкой американцев в возможной войне с Кубой, предложил убить нашего астронавта Джона Гленна, который первым из американцев совершил полет вокруг Земли, и свалить это убийство на кубинцев. Я что-то не припомню за Гитлером и Сталиным таких провокаций, хотя и не считаю их агнцами божьими.

– Я думаю, что Макнамара попросту сбрендил. Причем случилось это лишь с ним одним, поэтому его бредовые фантазии вряд ли могли разделить остальные члены тогдашнего нашего правительства.

– Ну конечно, легче всего обвинить нашего министра обороны в сумасшествии, чем поверить в то, что эта идея родилась не на пустом месте: политика Белого дома во все времена зиждилась на такого рода провокациях как на действенном способе направлять ситуацию в нужное русло. В итоге мы закономерно пришли к одиннадцатому сентября – еще одной чудовищной провокации, направленной на то, чтобы легче было управлять миром из стен Белого дома. После этой провокации на нашей родине стало ускоренными темпами строиться настоящее фашистское государство.

– Вы с ума сошли, Роджер, – замахал руками Янг. – Мы самая демократичная страна в мире.

– Если не считать того, что наша демократия все сильнее мутирует в сторону фашизма, объединяющего членов единого общества во имя культа нации и сильного государства.

– Вы хотите сравнить нашего президента с Гитлером? – продолжал возмущаться Янг.

– А почему бы и нет? Только это более мягкий вариант. Наш президент предлагает американцам отказаться от своих демократических прав и принять идею о правомерности расширения полномочий правительства. В итоге после 11 сентября у нас в Америке создается новая форма тоталитарной идеологии и политики, которую можно обозначить как мягкий фашизм.

Пока спорщики ломали копья, Максимов заказал официанту бутылку виски, поскольку еще в телефонном разговоре с Томпсоном предупредил его, чтобы выпивку они с Янгом не заказывали – спиртное сегодня будет его прерогативой. Когда бутылка заняла место на столе, Максимов открутил крышку и разлил содержимое в три стакана. Но сам сделать глоток не успел: к нему обратился Янг:

– Подождите с выпивкой, Иван, и рассудите наш спор на трезвую голову.

Максимов не дал уговаривать себя дважды и с удовольствием вступил в дискуссию:

– Я полагаю, что прав Роджер, но его правота не умаляет и ваших аргументов, Саймон. Американские политики на самом деле великие провокаторы, иначе они вряд ли бы выиграли холодную войну и превратились в мировых гегемонов.

– Браво, Иван, услужили и нашим, и вашим, – рассмеялся Янг.

– Я бы на вашем месте не спешил радоваться, Саймон, – пригубив, наконец, напиток, заметил Максимов. – Ваша победа в холодной войне оказалась пирровой.

– Это почему?

– А вы вспомните, как она подавалась: как окончательное поражение коммунизма и плановой экономики. Дескать, теперь мир окончательно встал на капиталистические рельсы и победила рыночная экономика. А что получилось? В мире развился совсем иной капитализм – спекулятивный. И обуздать его никто не мог, поскольку мир стал однополярным. Гегемоном в нем была ваша родина, Саймон, – Америка. Вы создали капитализм азартных игроков и авантюристов. Охваченные эйфорией после падения моей родины, Советского Союза, вы бросились печатать деньги без каких-либо правил, без какой-либо ответственности и совести. Причем так было не только в экономике, но и в политике, где вы, как мировые гегемоны, тоже наворотили столько дел, что их еще долго придется разгребать.