Юрий Горюнов - Zero. «Тихая» Швейцария

Поднявшись на Монмартр, я зашел в небольшой магазин по продаже картин и прочих «видов искусства», к коим относились и сувениры в этом магазине. Покупателей в магазине не было, за небольшим столиком у окна сидел мужчина и, скучая, читал газету. Это был Николя. Когда прозвенел колокольчик, открываемой мной двери, он поднял голову и добрая, приветливая улыбка осветила его скучное лицо, словно блудный сын вернулся в родные стены.

– Ты будто возник из моего кошмарного сна, – пробурчал он вместо приветствия. – Я уже думал, с тобой что-то произошло. – Он поднялся: – Ты ли это? Где тебя носит? Когда остепенишься?

Николя, мой друг, владелец художественного магазина, здесь же Монмартре. Было ему за шестьдесят, но это не мешало нам дружить. Был он среднего роста, с круглым лицом, на котором выделялись чуть отвисшие щеки, а с волосами на голове, как он сам говорил, давно расстался. Небольшой живот свисал поверх ремня брюк.

– Не надо так много вопросов, – ответил я, улыбаясь ему в ответ. – Я их просто не успеваю запомнить.

– А! И не надо, – махнул он рукой. – Я и так все сам тебе скажу. Пошли, посидим, выпьем вина, – сказал он утвердительно. Николя позвал свою помощницу, чтобы присмотрела за магазином, и мы направились в наше кафе, что располагалось на площади Тертр (Place du Tertre). Расположились мы на веранде, куда нам сразу принесли бутылку вина, зная наши пристрастия, и два пузатых стакана. Николя взял бутылку и стал наливать вино, которое издавало булькающий звук, наполняя стаканы, а затем, он приподнял свой стакан в знак приветствия, я сделал также.

– Так, где был?

– Как всегда ездил. Дела

– Ты так часто исчезаешь, потому что твой дом пуст, – произнес он, отпив из стакана. – Ты там один. Ты еще не стар и твой дом должен наполняться голосами, тогда ты будешь чаще в нем бывать, а ты его наполняешь мыслями, от которых сам и бежишь. Дом мыслями не наполнить.

– Тогда я буду убегать от голосов, – засмеялся я.

– Это только, кажется, – и немного помолчав, продолжил говорить, но я уже погрузился в свои размышления, под его тихое ворчание, по поводу моего исчезновения, и прочего.

– Жан! Ты меня слышишь? – вдруг донесся до меня голос Николя, и я выполз из своих мыслей. – Ты куда пропал?

Мне было от чего погрузиться в мысли. Кто ставил сигнал, кто закладывал информацию, я не интересовался, и встречаться ни с кем не хотел. Это была моя страховка от провала. Предают только свои, и поэтому меня не знали в лицо. Информацию я извлекал в зависимости от ситуации и места, иногда изменив свою внешность, кто знает, вдруг кто-то окажется, слишком любопытен. Сам ли он или его коллеги. У меня было достаточно недоброжелателей, но часто они не знали, что я – это я, Жан Марше. Их сложно судить. Мир меркантилен и деньги часто перевешивают чашу весов, на которой лежит моя безопасность и свобода, хотя, что греха таить, я тоже меркантилен и относительно состоятелен, что дает возможность свободы. Все свои операции продумывал сам, сам и финансировал. Я был независим. Чем плох нелегал, живущий во Франции много лет и никому почти не известный, не требующий денег, к тому же я оказался не плохим бизнесменом. Но я сам выбрал это путь, и сворачивать с него уже поздно, да и не хотелось.

Так вот, я думал, что мне приготовили на этот раз, и вопрос Николя вызвал меня из моих мыслей.

– Да, здесь я, здесь,

– Да? Тогда повтори, что я сейчас сказал.

– Дела мои не так плохо идут и можно думать о расширении, но мучают два вопроса. Первый – надо ли мне это? Хотя соседний магазин продается и можно объединить, да и будет чем заняться. Второй – где взять деньги, не обнуляя счет? Верно? – задал я ему вопрос, повторив все, что он говорил только что.

– Да, я сам не смог бы повторить все, что только что говорил. Ну и память.

Откуда ему было знать, что, даже погружаясь в мысли, я не отключал память и слух. Меня этому учили, и учили достойно. Только дома я мог быть самим собой, а чаще был тем, кем был.

– Я еще молодой.

– Это, верно, – вздохнул Николя. – Я вот тут, как-то был на окраине…

– Да ты что!? – перебил я, зная, его нежелание куда-либо спускаться с Монмартра. Да и что ему было делать в другом Париже. Он был давно разведен, жил один, а были у него дети или нет, он не знал, во всяком случае, никто не объявлялся, хотя племянников и племянниц он баловал.

– Старый друг позвонил, пригласил, вот я и решился. И знаешь, я увидел, как помолодел Париж. Это у меня годы оставляют отметины на лице, и все заметнее.