Гелий Рябов - Я – из контрразведки

– Ерунда, – грубо сказал Крупенский. – Слишком примитивно для провокации, да и кто вы такие, чтобы тратить время на вашу проверку? Фронтом вы командовать не будете, армией тоже. Сядете в штаб максимум полка. Или я не прав?

– Та-ак, – сказал Заболоцкий. – Но мы оба дали советской власти слово, слово чести.

– Вы дали присягу государю императору, – хмуро заметил Крупенский.

– А его больше нет, – развел руками Заболоцкий.

– Это обстоятельство еще более обязывает вас, – улыбнулся Крупенский. – В славе и почестях нетрудно стать другом… Ты им останься в беде…

– Кроме данного нами слова, – вмешался Васильев, – существует еще и голова на плечах. Неужели вы не видите, что возврата к старому не будет? Неужели лучше служить официантом в Париже, нежели командиром в Красной армии?

– Вы тоже так думаете? – помедлив, спросил Крупенский у Заболоцкого.

Тот молча кивнул.

– Вот что, господа, – сказал Васильев. – На ближайшей станции вы сойдете, мы не станем вам препятствовать. Если вы на самом деле пробираетесь к Врангелю, мы не желаем вам успеха, но и губить вас не станем. Пусть наш спор решит жизнь.

– Жизнь, – тихо повторил Крупенский. – В 97-м я видел на академической выставке картину Юлия Юльевича Клевера. Принято думать, что это пошлый художник, а это не так. Там был изображен пруд, раннее утро… Над лесом – тяжелые облака, мокрая трава под деревьями. А у горизонта – светлое небо и голубая прозрачная вода. Я бы хотел пройти по этой траве. – Крупенский смотрел прямо перед собой. – Босиком, – добавил он. – Пройти и умереть… Давайте спать.

Крупенский защелкнул замок на дверях купе, встал спиной к зеркалу: слева сидели оба краскома и смотрели на него с тревогой и недоумением, справа вытянулся на полке Раабен. Крупенский выдернул из бокового кармана пистолет – подарок резидента в Гельсингфорсе. Краскомы переглянулись.

– А зачем? – спросил Васильев. – Сбегутся люди, вас неизбежно схватят. Глупо.

– Ваше последнее слово? – Крупенский щелкнул предохранителем.

Краскомы молчали. Крупенский дважды нажал собачку, оба рухнули, не вскрикнув. Выстрелы прозвучали совсем негромко.

– Ну и ну, – только и сказал Раабен. – Как пробка от шампанского…

Трупы уложили на полки, отвернули к перегородке, накрыли одеялами. Все делали молча. Поезд замедлил ход.

– Бологое, – послышался из коридора голос проводника. – Поезд стоит десять минут.

– Уходим. – Раабен взялся за ручку двери.

– Нам надо в Москву, – холодно отозвался Крупенский. – Вы что же, намерены идти пешком?

– А вы намерены ехать с покойниками? – в ужасе посмотрел на него Раабен.

Крупенский сунул пистолет в карман:

– Мы едем в Москву, и поверьте мне на слово: пока их обнаружат, пока всё выяснят, мы уже в Харькове будем. Давайте выпьем за упокой их душ. – Он разлил водку по стаканам.

– Н-нет, – покачал головой Раабен, – нет, вы уж без меня, я, знаете ли, не палач, увольте. Свои все же…

Крупенский поставил стакан, схватил Раабена за лацканы пиджака, притянул к себе:

– А ты как думал, ублюдок? Думал, Гражданская война – это рыцарский турнир, игра в благородство? А они бы тебя пощадили? Эти «свои»? Вот что, милый: или ты поймешь, что мы идем по трупам, или трупом станешь ты сам. Пошел вон! – он отшвырнул его и отряхнул руки.

– Но… но ведь они офицеры, – жалко улыбаясь, лепетал Раабен, не сводя глаз с покойников. – Они такие же, как мы. Нельзя же так, за здорово живешь…

– Можно, – дружелюбно улыбнулся Крупенский. – Все можно, дорогой мой ротмистр. Очень прошу: верьте мне, и мы с вами еще погарцуем в белых лосинах по Марсову полю. Пейте… – Крупенский лихо опрокинул стакан и осушил его одним глотком.

Он больше не верил Раабену, не верил самому себе. Во всяком случае, тем словам, которые только что произнес про Марсово поле и парад.

Что ж… Наверное, убийство краскомов было глупостью. Наверное, так поступать не следовало. Наверное, и даже наверняка. И тем не менее он не только не жалел о случившемся, не только не волновался, оказавшись, мягко говоря, в «провальной» ситуации, а, скорее, наоборот: успокоился, расслабился и даже задремал. И уже совсем засыпая, подумал: «Я вышел на суд божий, я бросил перчатку… Схватят и расстреляют? Ну и слава богу. Ему решать».

…В Москву приехали в шесть утра. Крупенский выглянул в окно. Встречающих на перроне не было, и это значительно упрощало дело. Купе заперли. Раабен рукояткой нагана заклинил замок, благо проводник торчал у выхода и ничего услышать не мог. А пассажиры уже разошлись.