Гелий Рябов - Литерное дело «Ключ»

– В это время архитекторы уже отказываются от внешней устремленности к Богу… – задумчиво произнес Абашидзе, ощущая, как она вдруг удивленно напряглась и замерла.

– Вы… понимаете в этом? – спросила ошеломленно. – Надо же…

– Мое второе образование, – отозвался скромно. – Я экономист, с одной стороны, и искусствовед – с другой.

– Редкое сочетание… – вошла первой и, преклонив колено, перекрестилась всей ладонью, слева направо, потом приблизилась к чаше со святой водой, тронула пальцами и сразу же прикоснулась к его руке.

Полковник перекрестился, как и всегда, по-православному, щепотью. Поймав ее вопросительный взгляд, сказал тихо:

– Я ведь русский… Предки оказались во Франции в восемнадцатом, тогда был всеобщий исход…

– Я знаю… Я историк. По образованию. А служба… Увы, человек всегда ищет лучшего. – Оглянулась: – Я хотела показать вам вот эту икону…

Он сразу понял почему. За спиной Богоматери (то было «Бегство в Египет», внешне примитивная работа века четырнадцатого или даже раньше), которая держала Богомладенца на руках, стоял, взяв осла под уздцы, обручник Иосиф, в бороде и усах, с ярким нимбом вокруг головы, но разве что слепой не заметил бы удивительного сходства полковника с названым отцом Иисуса.

– Вот это да-а… – произнес восхищенно. – Знаете, дело даже не в том, что мы похожи («Хотя он – еврей, а я – русский», – подумал с некоторой даже обидой), а в том, что вы удержали в памяти это сходство. В том смысле, что мгновенно соединили, казалось бы, несоединимое…

– У меня образное мышление, – заметила с улыбкой. – Удел примитивных натур и животных. Вас не оскорбляет, что вы на одно лицо с древним евреем? – Она словно читала его мысли.

– О нет, – отозвался искренне, широко разводя руками. – Я – потомок русско-грузинских эмигрантов, слава богу, мои предки безупречны этнически. В России это всегда имело значение. И сегодня имеет. Но мне это безразлично.

Безошибочная фраза, прекрасный ход – понял это по ее умиротворенному лицу.

– Я рада, – улыбнулась почти дружески. – Широкий взгляд, это заслуживает уважения…

Он решил сменить тему разговора:

– Вы обратили внимание? Примитив, но как проникновенно! Вы видели в Падуе фрески Джотто? О-о, это шедевр, я произношу банальности, но ведь какое открытие, какой прорыв! Бог Вселенной, Спаситель Мира предстал перед изумленной паствой самым обыкновенным, страдающим, сомневающимся человеком! Не в Богоданности Своей, нет – в робкой надежде, а вдруг – ведь может случиться такое – Иуда не предаст? Как это тонко, правда?

– Правда… – ответила тихо. – Но ведь Он знал, что предаст.

– Истинное начало Возрождения, – говорил возвышенно, будто проповедь читал, – внешняя устремленность к Божеству сменяется размышлением о Нем… – Ему и самому нравилось то, что сейчас произносил. Такое и раньше с ним бывало: слова становились емкими, значительными, образными и, самое главное, искренними. По ее лицу было видно, что усилия не пропали даром… – Иногда я думаю, – сказал тихо, – что такое знание – оно ведь Божественное, правда? Пусть, говорю я себе. Пусть предаст. Но ведь это случится потом. Но сначала – поцелуй. Долгий, исполненный любви. И он важнее того, что случится потом… – Василий Андреевич стоял в свете, у высокого окна, сквозь витраж которого пробивался мир суетный, внешний, но он проницал неземной. Какие удивительные слова вдруг нашлись и как широко и прекрасно распахнулись ее глаза, как влажны они и как призывны…

– Меня зовут Клотильда, близкие друзья называют Кло, – сказала, приблизившись вплотную. – Я не хочу лицемерить. Твои слова открывают бездну. Я не вижу дна.

– Я никогда не испытывал ничего подобного… – проговорил медленно, с заминкой. Наверное, сейчас, под этим бесконечным куполом, это так и было? Мелькнула мысль и пропала. Что ж… Мгновения всякие бывают. Главное – дело. Э-э… Глупости. Первым делом – самолеты. Факт.

Возвращались, тесно прижавшись друг к другу, не отрывая глаз друг от друга, мир рухнул, исчез, они были только вдвоем…

У подъезда она сказала:

– Есть такая фраза: «Может быть, выпьем кофе?» Нет. Я не хочу оскорбить тебя. Зачем говорить о кофе? Разве ты хочешь о нем говорить?

Улыбнулся:

– Я хочу. Но совсем не кофе. Ты права: отбросим лицемерие.

Вспыхнула, даже сквозь темную кожу пробился багровый отсвет.

– Прозаично… Но я не обижаюсь. Потому что изнутри поднимается нечто, и я не понимаю, что это такое, – улыбнулась через силу. – Мне двадцать восемь, в моей жизни было все. Но ты… Твои слова… – Теперь она бледнела на глазах, пошатываясь, словно в бреду. «Еще упадет… – сочувственно подумал полковник. – Господи, какой я дурак. Такая женщина, а я будто в своем юнкерском прошлом. Что со мною? Как странно, право…» Подхватил податливое тело и сразу почувствовал, как благодарно оперлась Кло на его руку.