Эдуард Хруцкий - Операция прикрытия (сборник)

– Здесь, товарищ подполковник! – подбежал запыхавшийся лейтенант.

– Заправься, фуражку поправь. – Подполковник неодобрительно оглядел его. – Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь как начальник банно-прачечного отряда.

– Виноват. Я…

– Вот этого, – подполковник указал на Тройского, – ко мне.

Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню. Тройские попятились, потом почти бегом бросились к хате.

– Стой! – крикнул лейтенант. – Стой, хозяин!

Тройский остановился. Рука, схватившаяся уже за перила крыльца, сжалась, словно он боялся оторваться от спасительного родного дома.

– Хозяин! – еще раз крикнул лейтенант.

Тройский повернулся, медленно, словно ожидая выстрела в лицо.

– Пошли со мной, – махнул рукой Давыдочев.

Тройский с трудом оторвал руку от перил и шагнул к лейтенанту.

– Казимешь! Нет! Казимешь! – закричала жена. Она схватила Тройского за руку и потащила в хату. – Нет, – кричала она по-польски, – не пущу! Нет!

– Вы что? – крикнул Давыдочев. – Прекратите!

Тройский мягко освободил руку и обреченно шагнул к Давыдочеву.

– Прошу! – Лейтенант показал рукой на двор Капелюха. У плетня он обернулся и поразился нескрываемому отчаянию, исказившему лицо женщины. Тройский шел медленно, осторожно ставя босые ноги, словно боялся наступить на что-то острое. Во дворе усадьбы Капелюха он затравленно огляделся и, безошибочно определив старшего, шагнул к Павлову.

– Тройский? – спросил подполковник.

– Да, пан.

– Кто был ночью у вашего соседа? Вы видели?

– Нет-нет, – Тройский говорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.

– Подождите. Я не понимаю вас.

– Он говорит, что спал, – перевел Волощук, – потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?

Тройский кивнул и заговорил еще быстрее.

– Они испугались, – продолжал Волощук, – и спрятались в подпол. Так, Казимир?

Тройский опять кивнул.

– Я думаю, товарищ подполковник, – Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. – Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Приучил их немец к страху. Да разве немец один.

Волощук помолчал.

– Здесь всякие банды были, – продолжал он горько. – Убили в народе веру в правду, страх посеяли. А страх – дело опасное, товарищ начальник, он ненависть родит.

– Пусть он идет, – задумчиво сказал Павлов.

– Иди, Тройский, а то твоя баба слезами изошла. – Волощук махнул костылем.

Тройский быстро, почти бегом, заспешил к своей усадьбе. Павлов смотрел ему вслед и видел, как он перемахнул через плетень, как женщина обняла его и, тесно прижавшись, пошла вместе с ним к хате.

– Вы, товарищ Волощук, – нарушил тишину Давыдочев, – председатель сельского Совета, партийный, значит, передовой человек, а чушь городите. Страх, ненависть. Несознательность это, мракобесие. Вы им должны текущий момент разъяснять.

– Момент? – Волощук резко обернулся к лейтенанту, так что костыли заскрипели жалобно, и посмотрел на него недобро и тяжело: – Момент, говоришь? Вот ты сначала порядок здесь наведи, а потом я им политграмоту зачту…

Гремя и подпрыгивая на ухабах, к усадьбе Капелюха подлетела полуторка.

– Товарищ подполковник, – крикнул офицер милиции, – «додж» нашли.

«Додж» стоял на развилке дороги, тяжело осев на переднее колесо.

Навалившись на руль, словно заснув на минуту, в нем сидел человек.

– Так, – сказал Павлов. – Так.

Он влез в машину, осмотрел убитого.

– Одна пуля в бок, вторая – в затылок.

– Он, наверное, раненый еще вел машину, а когда скат сел, они его добили.

– Бандюги, они и есть бандюги, – сказал один из милиционеров.

– Положите его и осмотрите как следует. Что еще?

– Весь кузов в крови, на бортах шерсть. Видимо, корову тащили. Следы волока уводят в лес, – сказал эксперт-криминалист.

Убитый лежал на земле, в кургузой, явно не по росту солдатской гимнастерке, в фасонистых немецких бриджах и немецких хромовых сапогах с пряжками. Рядом с ним на куске брезента лежал портсигар, зажигалка, пачка красных тридцаток и немецкий десантный нож. Павлов взял нож, нажал на кнопку, острое жало выскочило из рукоятки.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Грузите в машину.

Мимо убитого вереницей шли жители села, всматривались в залитое кровью лицо, молча отходили.

Тройский наклонился к убитому и отшатнулся испуганно.

– Не опознали, – повернулся к Павлову Волощук. – Я же говорил вам, что народ у нас пуганый, им веру надо внушить в нашу правду и силу.