М. Протусевич: Дело Эрбэ и К°

— Тов. Костин, — обратился шифровальщик к следователю, задумчиво барабанившему пальцами по оконному стеклу, — приходится сознаться в полном бессилии.

Он встал, потянулся, подошел к Костину и посмотрел в окно. Начиналась весна. Солнечные лучи слепили глаза.

— К каким все же выводам вы пришли?

— Выводы почти все отрицательные.

Костин поморщился:

— Что-ж. В нашем деле и отрицательные выводы часто играют положительную роль. Формулируйте их.

Тонкие пальцы шифровальщика скользнули по морщинам откинутого лба, как-бы массируя набегающие мысли. Пятнадцать лет тюрем и ссылок сделали из него опытного разгадчика шифров, но теперь весь его многообразный опыт разбивался о маленький клочок бумажки, который имел следующий вид:

После небольшой паузы, шифровальщик сказал:

— Во-первых: боковая надпись «Т. П.» может означать название шифра, во-вторых: буква «ц» в четвертей строчке дает основание предполагать, что шифр составлен не в обычном порядке. Вам, тов. Костин, вероятно, известно, что даже при максимальном сокращении алфавита, буква «ц» в шифре остается. К тому же выпадающие из шифра буквы, обыкновенно, заменяются другими. В-третьих: слова не отделены друг от друга и путь извлечения часто повторяющихся букв ни к чему не приводит. Все это наводит меня на мысль, что мы здесь имеем дело с фиктивной записью. К сожалению, я не знаком с делом, в котором я мог бы найти подтверждение своей гипотезы.

— Ну-с, а если бы у вас была уверенность, что шифр здесь налицо…

— Тогда… тогда остается еще один вывод… И последний…

— А имение?

— Что составители шифра пользовались методом, впервые применением итальянскими карбонариями. Вы знакомы с ним?

— Нет, а в чем он заключается?

— О, эти ребята были мастерами своего дела. Они пользовались цитатами из священного писания. Строки разбивались на буквы и получался шифр двойного обозначения.

Костин улыбнулся.

— Никогда не думал, что священное писание найдет себе толковое применение.

— В нашей записке, — продолжал шифровальщик, — судя по римским цифрам, мы имеем четыре строки, а в каждой из них, приблизительно, по 30 букв…

— Не наводит ли вас на размышление количество строк, — перебил Костин, — не дает ли это основание думать, что ключей к шифру могут быть стихи?

— Что-ж, это весьма вероятно. Священным писанием вряд ли сейчас пользуются, а вот стихи… Стихи, пожалуй удобны для запоминания.

— Да, но это предположение ничуть не облегчает нашей задачи. Стихов, к сожалению, тысячи.

Костин усмехнулся и распахнул окно. Комната наполнилась шумом весенних разноголосиц.

— Глядите-ка, что за погода. Вы, Николаев, кажется, в душе немного поэт. Проветритесь от шифров, пококетничайте с солнцем, а вечерком заходите. Дела, дружище, не так уж безнадежны, как вам кажется. Впрочем, и я поддаюсь влиянию весны, а весной так верится…

Николаев вышел. Оставшись один, Костин оживился.

— Стихи, стихи… Это ясно. Тридцать букв в каждой строке. Этот Николаев, кажется, не так глуп, как я думал. Да, конечно, это стихи. А если стихи, то уж, конечно, Лермонтова.

Костин быстро подошел к столику, где находились вещественные доказательства по делу Эрбе. На столике лежали четыре машинки, начиненные порохом и пироксилином и книжка в кожаном переплете с золотым тиснением «Полнее собрание сочинений М. Ю. Лермонтова, Том I». Костин взял книгу и внимательно стал ее просматривать. Уже через час книга была просмотрена.

— Что за чорт! Не может быть, чтоб я ошибся. Неужели Николаев прав?

Он снова углубился в шифр. Вдруг ударил себя по лбу: «Т. П.» — название шифра. Открыл оглавление. Ключ найден. — «Три пальмы». Через полчаса перед ним лежала расшифрованная записка:

Рождение Марии 14— I. Позаботьтесь о здоровьи больных. Рецептура выслана 15. Катя в Батуме на поправке. Найдите подходящего, человека для сообщений.

Шифр, конечно, был раскрыт, но, судя по результатам, он был двойным, а этого Костин ожидал меньше всего. Перед ним возникла логическая часть задачи.