Вадим Кожевников - 2. Щит и меч. Книга вторая

Он понял, как опасно для него сейчас малейшее притворство. И сказал решительно:

— Нет, не верю.

Лансдорф опустил книгу. Он улыбался, глаза его смягчились.

— Я тоже не верю, — сказал он. — И не верю не потому, что в гестапо могли известными способами внушить ей эту мысль и, очевидно, внушили. Я не верю ей потому, что в последнее время посещал третий отдел во время допроса русских, подлежащих ликвидации. И открыл одну весьма любопытную закономерность. Во время допросов работники контрразведки пытались добиться у русских, чтобы те подтвердили или дополнили факты, характеризующие те или иные отрицательные стороны их жизни. И русские опровергали эти факты, хотя следователям они были известны из советской печати. А знаете, почему отрицали? Потому что считают, что о дурных сторонах своей жизни не должно говорить с противниками. Это оскорбляет их советское достоинство. Ведь они убеждены, что все эти отрицательные стороны их жизни — лишь временное явление.

— Вы тонкий психолог, герр Лансдорф.

— Нет, тут дело не в психологии. Эта черта характерна для представителей молодого поколения русских. Наша агентка, как и те, другие, лжет нам. Даже если ее отца арестовали, она уверена, что это судебная ошибка и ничто другое.

— Но ведь кто-то персонально виновен в том, что его репрессировали, и она, возможно, руководствуется чувством мести.

— Коммунисты против террористических акций.

— Она не по политическим мотивам, а по личным…

— Вы говорите глупости, — отрезал Лансдорф.

— Нет, не глупости, — решительно возразил Вайс. — Она взбалмошная, инфантильная, с болезненным воображением. Выбросила на дорогу мои деньги. Чуть не удрала от меня из гостиницы с каким-то красавчиком. Она, в конце концов, просто истеричка. Но вместе с тем вела себя у баронессы с большим достоинством, как и подобает дочери крупного военного деятеля.

— Это любопытно, — задумчиво пробормотал Лансдорф. — Психическая неуравновешенность плюс взвинченное воображение… — Спросил отрывисто: — Вы знаете о воздействии на человеческий организм скополамина в соединении со снотворным?

— Если не ошибаюсь, впервые этот препарат был удачно применен на Ван дер Люббе?

— Возможно, — сказал Лансдорф. И строго добавил: — Но, во всяком случае, мне это не известно.

— Слушаюсь, — почтительно наклонил голову Вайс.

— Значит, вы меня поняли?

— Безусловно. — И добавил огорченно: — Очевидно, я не оправдал ваших надежд.

— Почему?

— Вы заменяете меня препаратом.

— Ах, так, — улыбнулся Лансдорф. — Ну что ж, наблюдайте, как вы считаете нужным, за этой девушкой, Иоганн, а теперь ступайте. Я хочу отдохнуть.

Впервые Лансдорф назвал Вайса по имени. Это было радостной неожиданностью. Ведь за этим скрывалось самое главное — особое доверие Лансдорфа, которое Вайс не только не утратил, а еще более упрочил.

Все дни, пока девушка гостила у баронессы, Вайс занимался обычной своей служебной работой в расположении «штаба Вали».

Среди новых, недавно прибывших курсантов оказались люди, рекомендованные подпольными лагерными организациями. Но Вайс теперь получил возможность не вступать с ними в непосредственное общение. Для этой цели у него был связной по кличке «Нож» — моряк-десантник, который успешно справлялся с возложенными на него обязанностями и, в свою очередь, имел связного.

Когда, обледенев, лопнул один из тросов на высотной антенне радиостанции штаба и немецкие солдаты оказались бессильными устранить повреждение, Нож с разрешения Вайса забрался на почти тридцатиметровую мачту и, работая, как акробат под куполом цирка, поднял и закрепил трос. Это дало Вайсу возможность устроить его на постоянную должность ремонтника. Нож понравился немцам своей отчаянной смелостью. На допросе у Дитриха он так объяснил мотивы, по которым решил пойти на службу к немцам:

— Я же циркач. — И дал пощупать твердые бугры своих бицепсов. — Силовик международного класса. А дома у нас мускулатуру не ценят, значок или медальку повесят — и все. А у вас, говорят, за каждый выход — большие деньги. — Попросил: — Вы уж меня, пожалуйста, как отслужу, в цирк наладьте, в благодарность согласен вам лично проценты отчислять.

— Абсолютный болван, — с удовольствием констатировал Дитрих.

Шесть курсантов из диверсионной группы погибли во время занятий от внезапного взрыва подрывных снарядов. Нож сказал Вайсу, плутовато щурясь:

— А я при чем? Меня там не было. Не соблюдали техники безопасности, — и все. А потом, чего их жалеть? Сволочи. Пробовал распропагандировать — ни в какую. Ну, бог их и наказал.