Константин Бадигин - На затонувшем корабле (Художник А. Брантман)

Но тут случилось непоправимое: Антон Адамович выронил фонарь. Перевернувшись и сверкнув раза два в чёрной воде, он лёг далёким огоньком где-то глубоко в коридоре третьего класса. Непроглядная тьма обступила Антона Адамовича. Бежать некуда. Вода наступала со всех сторон. Он заметался, бросаясь в разные стороны, натыкаясь на стенки, хватаясь за что-то скользкое, падал, поднимался… Вода подошла к его коленям, потом холод коснулся груди… В клокочущей темноте раздался дикий вопль. Неожиданно сверкнул свет. Чья-то сильная рука ухватила Медониса за шиворот. Дальше он ничего не помнил…

Он очнулся на панцирной койке в одной из кают «люкс». У окна недвижно, как изваяние, сидел одноглазый механик.

Снаружи доносились гулкие завывания ветра и тяжкий шум моря.

Антон Адамович хотел было окликнуть Весуласа, но по привычке ощупал задний карман, где хранился пистолет. Карман был пуст. Будто что-то ударило изнутри, он почувствовал страх. Что произошло?

— Это вы, — едва слышно спросил Медонис, — Пятрас Весулас?

— Мне пришлось два раза вытаскивать тебя из воды, — почти ласково ответил механик по-немецки. — Первый раз на косе Курш-Нерунг, ты помнишь? Тогда мне помогал товарищ. Ты отлично отблагодарил нас обоих… Но я остался жив.

Медонис шевельнулся. Ноздри его трепетали, он словно принюхивался к словам одноглазого. Чуть слышно скрипнула койка. Пятрас Весулас вынул из кармана «вальтер», недавно принадлежавший Антону Адамовичу, и осторожно положил его на стол.

— Не беспокойся, теперь тебе капут, — продолжал Весулас, не повышая голоса. — Каюта снаружи охраняется, — добавил он, увидев, что Антон Адамович смотрит на дверь. — Скажу правду, сначала я хотел расправиться с тобой сам, но ты убил ещё Миколаса — и теперь тебе придётся иметь дело с народным судом… Но прежде я хочу знать, что в этой коробке. Думаю, не напрасно ты так нежно хранил её за пазухой.

Пятрас Весулас, не спуская единственного глаза с Медониса, достал с полки металлический ящичек.

Антон Адамович молчал. Теперь он старался незаметно дрожащими пальцами нащупать капсулу в потайном карманчике.

— Не хочешь отвечать? Ладно, узнаю сам. — Механик вынул нож и стал спокойно, словно консервную банку, вскрывать дядюшкину шкатулку.

— Гм… бумаги. — Он вынул несколько листочков. — Письмо! — Пятрас Весулас бегло читал ровные мелкие буквы, не переставая приглядывать за Антоном Адамовичем. — Черт возьми, в нижних казематах южного форта спрятаны сокровища. Вот оно что! А, чертёж! — Он взял второй листок. — И в замке! Хитро! Хитро! Теперь мне понятно, почему ты кружился возле затонувшего корабля, как оса.

Медонис невольно застонал. Механик положил руку на «вальтер».

— Этот профессор, — продолжал он вслух, — сообщает в конце письма: «Сокровища остались в обречённом городе, и я с ними…» — Пятрас Весулас бережно положил письмо и достал свёрток в пергаментной бумаге. — Какой красивый янтарь! И внутри что-то есть. Езус-Мария, выйдет прекрасная брошка для дочери.

Это было выше сил Медониса, он не стал больше ждать. Да и что ждать: карта бита, игра проиграна. Быстрым движением он сунул все три облатки в рот и яростно разжевал их.

— Ты будешь ещё стоять на коленях, сволочь!.. — бормотал он, поводя красными, выкаченными глазами…

Его затуманенный взгляд остановился на кителе старшего механика, засыпанном пеплом и табачными крошками. Медная пуговица с якорем. Это было последнее, что увидел Эрнст Фрикке.

Взбудораженное ветром море ревело и билось о стальной борт корабля.

Когда море хлынуло внутрь судна, палуба вздрогнула и повалилась вниз. Оборвалось чёткое постукивание дизель-динамо. Корабль стал медленно погружаться. Где-то за кормой с шумными всплесками падала вода, взброшенная взрывом. Ветер донёс оттуда тысячи мелких брызг, накрывших палубу проливным дождём. Замолкли голосистые мотопомпы; утих звенящий шум воды. Казалось, все замерло. Нет, качальщики без устали вращали воздушные помпы: в наступившей тишине слабое постукивание казалось морякам ударами тяжёлого молота.

Внизу, под водой, оставались Фролов и Арсеньев.

— Сергей Алексеевич, — неуверенно говорил Фитилёв в микрофон — Серёга!..

Оглянувшись, Василий Фёдорович увидел сотни внимательных глаз.