Владимир Шитов - Один на льдине

Потому при зарплате шестьдесят четыре целковых, я встретил друзей весьма скромно. Позже осмотрелся — украсть нечего. Рельсы, как вы помните, я уже крал в детстве — не понравилось. Мне постоянно хотелось есть, а надо было содержать сестренок и маму. И жил я с одной главенствующей мыслью: где взять деньги?

Мы с коллегами рутинно "химичили" с командировочными отчетами: едет один, а удостоверения отмечает на всех. Система отработанная и в эту игру играли все, кто по роду деятельности часто разъезжал по командировкам. На это вышестоящие и ниже размещенные закрывали очи: а что у нас еще воровать? Что ж, и на том спасибо. Хватает на пирожки с повидлом по семь копеек штука. Вслед за предъявлением советскому обществу Совнархозов наше Управление дороги упразднили. Сама Калининская дорога была создана искусственно, когда Хрущев решил заиметь больше дорог одним росчерком пера. Тогда кусок дороги оторвали от Киевской, кусок — от Московской, кусок — от Октябрьской. И назвали все это Калининской. В итоге, после упоительно красивого Смоленска, я проживаю в отдельном купе одного из вагончиков строительно-монтажного поезда № 316 станции Сухиничи Калужской области.

Там перезимовал у чугунного нагревательного котла: спиной повернешься к нему — на животе иней и — наоборот. За ночь на пол у порога купе с внутренней стороны наметает сугроб. Как не понять Наполеона с Гитлером? Но я к этому отнесся стоически и, вроде бы, адаптировался.

Далее с теодолитом и нивелиром я прилежно обследовал Брянскую, Смоленскую и Московскую области, работая в "Калужтранстрой". И в "трансе" я пробыл недолго — смошенничал со справками, дающими право студенту-заочнику право брать сорок дней в год на подготовку к сессии. Эти сорок дней оплачивались государственными предприятиями стопроцентно, как рабочие, по предъявлении студентом справок из деканата. У меня таких дней в году получилось сто двадцать. Самого управляющего возмутило подобное моё прилежание в учебе и академическое рвение. И я по весне уехал в Брянск, где был открыт Ростовский филиал института "Гипростройдормаш" и тут меня взяли старшим техником в конструкторский отдел. Потом перевели в инженеры. Добрые люди хотели, чтобы я учился. И всячески мне помогали.

В Брянске — тут уже работали в основном молодые ростовские флибустьеры, такие же, как я, но приехавшие чуть раньше. Они приехали из южного красавца-города в эту северную, по их мнению, "дыру", в "дырмаш". Они могли остаться в Ростове рядовыми инженерами, а здесь, в Брянске, который чума — не город, им грезились мощные темпы карьерного роста. Идиоты сюда не ехали — ехали те, кто хотел от судьбы большего, чем заранее предопределенное, тиражированное в сотнях тысяч экземпляров существование рядового советского инженера.

На то и молодость честолюбивому человеку.

Я с восхищением смотрел на огромные листы ватмана и на то, как они работали чертежным инструментом! Да, за моими плечами техникум, но я же путеец: ширина колеи — тысяча пятьсот двадцать четыре и допуски плюс шесть — минус два миллиметра. Кто на путях? Бригадир и десять баб с ломиками рельсы рихтуют. Бригадир кричит: " — Заряжай!" Каждая баба заряжает ломиком через три — четвертую лунку под рельс. А бригадир командует:

— Чайник медный… — гоп!

Рванули.

— Чай горячий… — гоп!

Рванули.

— Девки любят… — гоп!

Рванули.

— Дуб стоячий… — гоп!

Рванули.

Таков трудовой процесс. И он может бригадиром на путях до самой смерти всю жизнь под эту бодрую песню баб гонять. Вот им был бы я, если б остался в Конотопе по окончании техникума. А тут мне дали карандаш, линейку — черти фасад здания! Тут впереди — мосты, эстакады, фабричные корпуса! И я черчу этот фасад, а мне говорят:

— Коля, ты хоть понимаешь: что ты делаешь? Ты же коровник нарисовал!

— Почему?!

— А ты карандаш от карандаша не отличаешь: где один — эм, где два — эм, где нужен тэ-эм и где эм-тэ?

Вспомнился мне Алеша Пешков в учении у чертежника. А ведь они меня все два года учили. Их никто не заставлял. А сейчас кто-нибудь кого-нибудь добровольно и бескорыстно научит полезному делу, к слову сказать? Сейчас смотрю, как мои сын и дочь — учащиеся колледжа — чертежи подписывают: это мрак!

А Брянск — город бандитский, разбитной.

Я бегаю на танцы, иногда уже и вино пью. Меня тянет к людям с сомнительной репутацией — ума-то нет. Мои амбиции растут, как на опаре. И вот уже ростовчане меня предостерегают: