Николай Шпанов - Ураган.Привидения,которые возвращаются

"Да, хватать его за уши! — думал Андрей, молча шагая за генералом. — Может, и впрямь иногда страшно. Но иначе сбросит, как Семенова…"

Проводив Ивашина до самолета, Андреи смотрел, как генерал непринужденно, без усилия, поднялся в самолет, сел на край кабины, аккуратно постучал сапогом о сапог и легко перекинул ноги через борт. Тело генерала, казавшееся таким грубо срубленным, возле самолета обрело удивительную упругость. Этим Ивашин восхищал Андрея и в годы ученичества. Андрей всегда стремился подражать ему в движениях — простых, уверенных и легких.

Захлопнувшийся фонарь, рев двигателя, и машина точно, уверенно, но вместе с тем как-то особенно осторожно вырулила на взлетную полосу.

Ивашин оторвался, сделав лихачески-короткий, не уставный разбег. В этой старой повадке генерал не мог себе отказать даже тут, хотя знал, что на глазах летчиков должен блюсти авторитет инструкций. Лихость взлета и точность посадки отличали его всю летную жизнь.

Солнце совсем выползло из-за темной стены далекого леса. Рябины зардели еще ярче, отграничивая летное поле от той части авиагородка, где жили уже не самолеты, а люди — те самые сотые доли летающих машин, которые не могут считать так быстро, как электронные машины, видеть так далеко, как они, ориентироваться, как они, стрелять, как они, бомбить, как они, но без которых всей электронике — грош цена.

Андрей сошел с бетонки. Ноги приятно погрузились в некошеную траву, и сапоги заблестели от росы. Андрей слышал особенный, зоревый запах влажных цветов. Но чем ближе он подходил к штабу, тем больше хмурился. Хочется или нет — нужно считаться с тем, что говорит командование. Дело не только в том, что именно в такой части и именно под его командой не должно происходить ничего подобного случаю с Семеновым! Случай особенно неприятен тем, что катапультируемая капсула, с которой выбросился летчик Семенов, конструировалась при участии Андрея. К его слову прислушивались люди, работавшие над приспособлением для спасения жизни летчику при катастрофе гиперзвукового самолета. Андрей убежден: все испытания капсулы проведены с необходимой тщательностью; не допущено ни просчета, ни какого-нибудь недосмотра. Капсула должна была сработать безотказно и точно, если бы… Если бы не Семенов… И виноват в этом он, Андрей?..

Андрей остановился и посмотрел себе под ноги. С особенной отчетливостью ощутил сквозь кожу сапог холодок травы. Седые от росы стебельки чуть-чуть шевелились. Андрей присел на корточки и сорвал несколько травинок. Одни, сочно-зеленые, оставались еще совсем мягкими, другие уже подсыхали, были тверды как иглы. Андрей собрал пучок султанчиков и провел ими по лицу. В них было что-то детски простое и милое. Он отставил пучок на вытянутую руку и смотрел на него, как будто не верил тому, что это он, полковник Андрей Черных, сидит здесь в траве и забавляется травинками. Оглядевшись, подумал: до какой степени нет ничего общего между этими травинками и ревом самолетов, грохотом взлетных дорожек.

Андрей рассыпал метелку султанчиков и провел по одному из них ногтями: "Петушок идя курочка? Если петушок — значит, я прав: все с капсулой в порядке; если курочка…" Поглядел на оставшийся в ногтях султан: "Петушок!" Что ж, если есть уверенность в полноценности катапультируемого устройства, то все очень просто: самому испытать действие капсулы.

А вдруг все-таки?.. Нет, глупости!

От времени до времени снизу обрывками доносилась музыка. Это был вальс, кажется, очень старомодный; звуки дрожали и запинались, как усталый старческий голос. Хозяин "Кирхерхофа" опять запустил старое механическое пианино. Лента в нем была истрепанная, подчас две ноты сливались в одну или, наоборот, вместо двух-трех нот невпопад тянулась одна и та же. Это было так непохоже на джазы, к которым Галич привык в больших отелях, что первое время старинное сооружение забавляло Лесса. Однако с некоторых пор нестройные звуки стали его раздражать до того, что он накрывал голову подушкой. Сейчас подушка валялась на полу возле дивана, а Лесс лежал лицом вниз, охватив голову руками. Сегодня, больше чем когда-либо, ему не было дела до окружающих красот: прелестное озеро; зеленые, несмотря на зиму, горы; розарии на бульварах; нарядная публика в кафе и дансингах — все было не для него, все опротивело, все потонуло в тяжелых размышлениях о судьбе конференции. Представители обоих полушарий собрались, чтобы решить: быть или не быть ядерному оружию, висеть ему дамокловым мечом над головами людей или идти на свалку. "Ядерная свалка"! Нечто совершенно новое, во вкусе сумасшедшей жизни обезумевшего мира.