Ольга Покровская - Останься со мной!

– Так не бывает, – лукаво усмехнулась я.

Радевич, кажется, почувствовал мой пристальный взгляд. Он поднял голову и встретился со мной глазами. Одного взгляда было довольно, чтобы понять, что Радевич – человек очень серьезный, умный, проницательный, и играть с ним может быть смертельно опасно.

Я улыбнулась ему краешком рта и снова обернулась к атташе:

– У всех есть свои тайные страстишки.

– Неужели даже у вас? – притворно изумился Завьялов.

– Конечно. Хотите, расскажу? Только это строго между нами…

Я подалась ближе к Юрию Афанасьевичу и шепнула:

– У меня зависимость от малинового варенья. При виде банки – теряю волю. Только ш-шш…

Я приложила палец к губам и сделала страшные глаза.

Оторопевший Завьялов не нашелся, что мне ответить.

Свет в зале был приглушен.

Синие тени, серебристые лучи, мягко высвечивавшие площадку, на которой расположились мои музыканты. Глухие тяжелые шторы были плотно задернуты, не пропуская снаружи ни толики света, ни малейшего звука. Стулья и кресла, расставленные для слушателей, тонули в вязком полумраке.

Тихо-тихо, словно вливая мелодию в окутавшее комнату лунно-серебряное сияние, заиграла скрипка. Затем ей начала ласково вторить гитара. Рассыпался каскад звуков с клавиш пианино…

Я вышла на освещенную площадку, оглядела притихших слушателей.

Все были в сборе – и посол, все так же сохранявший на лице равнодушно-доброжелательное ко всем выражение. И послица, трепетно подрагивавшая брылями. И советник с супругой. И атташе по культуре Завьялов – этому полагалось по статусу быть ценителем и ревнителем классики: готовясь слушать меня, он напустил на себя вид вежливо-снисходительный. Консул сиял этой своей бесхитростной улыбкой простого дружелюбного парня. Фарух Гюлар едва не подпрыгивал на стуле, вытягивая вперед короткую шею, поводя усами и сладострастно закатывая глаза-маслины.

И Олег… Олег Радевич сидел в одном из дальних рядов, глядя на высвеченную серебром площадку совершенно бесстрастно.

Я уже давно исполняю восточные песни, но каждый раз, когда я беру первую ноту, мне кажется, что я рождаюсь заново. Заново ощущаю на кончике языка этот вкус, этот запах, который остается на коже – моря, пряностей, любви и надежд, которым никогда не суждено осуществиться. И каждый раз, когда я пою, мне заново хочется верить, что где-то в огромном мире, может быть, даже в этом мегаполисе, в самом неприметном его районе, спрятано мое самое дорогое сокровище…

Для начала я спела «Девчонку с перекрестка». Незамысловатый бойкий монолог уличной певички. Веселая мелодия с неожиданными джазовыми синкопами, кабацкими завываниями скрипки и хриплыми подпевками гитары.

Я преобразилась в шпанистую девчонку, разбитную и отчаянную, заставила зрителей забыть о своем дорогом платье, украшениях и манерах. Я выкрикивала слова песенки хлестко и дерзко, заставляя голос звенеть в заливистой подростковой манере. Я дразнилась и нападала, хамила, задирала прохожих и по-детски хохотала в конце каждого припева.

Я умею играть голосом и достоверно вживаться в любой образ. Становиться во время пения наивной провинциальной девушкой, мечтающей о лучшей доле и простом женском счастье, умею притворяться уличным мальчишкой-задирой, и загадочной женщиной-тайной, и строгой, застегнутой на все пуговицы безупречной леди, и опасной незнакомкой с темным прошлым, и глубоко страдающей дивой с кровоточащей душой. Умею дурачить и морочить, заставляя каждого поверить моему великолепному обману…

Мои сегодняшние зрители этого еще не знали, и я припасла для них много сюрпризов. Я завела их, заставила поверить в то, что к ним на вечер и в самом деле явилась девчонка, обычно торчащая на углу оживленной улицы.

Консул Саенко так раззадорился, что начал даже притоптывать ногой в такт моим куплетам. Его сдержанная и невозмутимая до сих пор супруга улыбалась, поддавшись обаянию зажигательной девчонки.

Песня кончилась, я перевела дыхание, сделала знак своим музыкантам – и потекла совсем другая мелодия: причудливая, тонкая, ускользающая. С восточными переливами и руладами. И словно бы тут же наступила кромешная черная ночь в арабской пустыне. Готова поклясться, что зрители смогли ощутить аромат раскалившегося за день, а теперь остывающего песка, дыхание далекого моря и терпкий запах пряностей…

Я пела «Пустыню».

Теперь я была восточной грезой, пугливой и робкой, как горная серна, нежной, пряной и сладкой, как медовые угощения.