Сергей Бортников - Право на убийство

Да, так отвечать я не торопился, только кивнул, подтверждая слова следователя.

Сообразив, что я не намерен ворочать даром языком, Перфильев продолжил:

— Итак, вы утверждаете, что даже не держали пистолет в руках? Только рванули за ствол?

— Ну конечно!

— И на рукояти ваших пальчиков того, не может быть?

— Абсолютно правильно, — кажется, я уже искренне заразился перфильевской фразеологией.

— Значит, что я должен предпринять? — возгласил Перфильев.

— Это вы у меня спрашиваете?

— Нет, я вслух размышляю, — честно признался генсекообразный следователь, — И не возникает сомнений, что я должен написать отношение экспертам, чтобы уточнили, где находятся ваши отпечатки, а где — Изотова…

— Соображаете, — не мог не признать я.

— И, если наша догадка подтвердится… — (Какое нахальство! Наша! А?!) —…ваша невиновность будет практически доказана! — радостно сообщил следователь.

— Именно так.

— Кто же тогда владелец пистолета? Ты понимаешь что-нибудь? — внезапно и совершенно непринужденно переходя на «ты», спросил Перфильев.

— Нет.

— Мне этот «стечкин», вернее, его хозяин, просто позарез нужен! Гичковский — один из самых крупных и, заметь, последних авторитетов в «тамбовской» ОПГ…

— Что еще за ОПГ?

— Организованная преступная группировка. Если Барон, — кстати, это новый твой сосед, гражданин Мисютин, которого к тебе подселили…

— Мы уже знакомы!

— Ну да. Не перебивай. Если Барон у них самый главный контрразведчик, то Гичка считался основным организатором, так сказать, мозгом банды. Его, как это часто бывает, грохнули в подъезде собственного дома. Киллер был профессионалом. Два выстрела, второй контрольный, оба — смертельные. Но оружие, этот самый «стечкин», не выбросил, как многие его коллеги.

— Жалко «ствола» стало?

— Нет. Здесь другое. Он был уверен, что никто не станет искать пистолет!

— Почему?

— Потому что это был милиционер, Изотов! Точно — его работа. Завтра же снова допрошу всю эту четверку! Вы уж не обессудьте, Кирилл Филиппович, — вернулся к привычному обращению Перфильев, — но до понедельника придется побыть в тюрьме. Я лично уже уверен в вашей невиновности, но, знаете ли, не стоит торопить события…

— Вот-вот, не стоит. Нам сейчас так весело вдвоем.

Перфильев среагировал на иронию, — да и не мог не знать, что ни тюрьма вообще, ни мисютинская компания — это не те развлечения, которые хотелось бы продлить; но поскольку принять срочные меры к моему освобождению не входило в его планы, постарался уговорить, придав максимальную доверительность и убедительность тону:

— Эта четверка должна чувствовать себя в полной безопасности. Понимаешь, если они узнают — а они, к сожалению, узнают наверняка! — что ты освобожден, то примут какие-то меры… Посовещаются… Может, кто-то уедет… А так — ты сидишь под следствием, значит, с их точки зрения, все спокойно, все идет по плану… И я вызову их, чтобы уточнить лишь некоторые незначительные детали… Обычная формальность!

Как легко перескакивает господин Перфильев с «вы» на «ты» и наоборот!

Оба варианта обращения призваны подчеркнуть, оттенить колебания его настроения. Если надо унизить — «ты» произносится презрительно и брезгливо, если демонстрируется уважение — звучит заискивающее «вы».

Совершенно иные интонации вкладываются в эти местоимения, когда следователь хочет подчеркнуть доверительность беседы. Тогда «ты» произносится непринужденно, словно вы знакомы сто лет, а в этом разговоре являетесь не подследственным, а близким другом, в худшем случае — просто приятным собеседником.

Слово «вы» зазвучит совершенно иначе, — обличительно-оскорбительно, если после него употребить существительные «подлец» или «негодяй».

«Вы подлец», — это совершенно не то, что «ты подлец», это намного страшнее, и горе вам, если такое обращение применит следователь…

Перфильев уже не хотел уличать меня в преступлении, которое я не совершал. Он просил совета — и доверительное обращение на «ты» призвано было подчеркнуть наше одинаковое положение, если хотите, даже равенство.

— В общем, потерпи еще пару дней, Кирилл Филиппович. На следующей неделе я тебя освобожу, возьмем Марка Борисовича и вместе отметим это радостное событие. О ,кей?

— Ладно, — вяло согласился я…

После двух лет примерной сверхсрочной службы я возвращался в родной город. Мой кошелек, вернее, выполняющий его роль кейс, только входящий в моду под названием «дипломат», был довольно туго набит новенькими хрустящими купюрами. В те годы мы зарабатывали неплохо. Да и родное Ведомство, как вы уже знаете, не поскупилось на подъемные…