Алистер Маклин - Темный крестоносец [Черный сорокопут Черный крестоносец]

— Но ведь есть еще американские журналы и газеты.

— Возможно, это совместный англо-американский проект.

— Мне все равно непонятно, зачем они хотели тебя покалечить,— с сомнением в голосе сказала она.— Хотя вероятно, что одно из твоих предположений так или иначе приведет к ответу.

— Вероятно... Честно говоря, не знаю. Но сегодня ночью ответ будет. Я найду его в шахте.

— Ты что... действительно спятил? — тихо спросила она.— Ты не в том состоянии, чтобы куда-то ходить.

— Дорога не длинная. Как-нибудь управлюсь. С ногами у меня все в порядке,

— Я иду с тобой.

— Ничего подобного.

— Пожалуйста, Джонни.

— Нет.

Она распушила перья:

— Я тебе совсем ни к чему?

— Не глупи. Кто-то должен остаться на часах. Следить, чтобы никто не проник в наш дом и не наткнулся на кучи тряпья под одеялом. Пока они слышат дыхание хотя бы одного человека и видят рядом очертания другого, им не о чем беспокоиться.

Я собираюсь пойти соснуть пару часов. Почему бы тебе не раскрутить старичка профессора? Он с тебя глаз не сводит, и ты своими методами могла бы выудить из него куда больше, чем я своими.

— Я тебя, кажется, не вполне понимаю.

— Старая игра. Под Мату Хари,— нетерпеливо сказал я.— Шепчешь милые пустяки в его седую бороду. Он заводится с полуоборота. И кто знает, какие нежные секреты наболтает в ответ?

— Ты так считаешь?

— Конечно, почему бы нет? Он находится в самом опасном возрасте, в смысле женщин. Где-то между восемнадцатью и восемьюдесятью.

— А если он начнет приставать ко мне?

— Ну и пусть себе. Какая разница? Главное — добыть информацию. Сначала работа, а удовольствие потом.

— Понятно,— тихо сказала она. Поднялась с земли и протянула руку.— Пошли, вставай.

Я встал. А через пару секунд снова сидел на песке. Не то чтобы размашистая пощечина застала меня врасплох. На такую тяжелую руку я не рассчитывал. Пока я сидя ощупывал горящую щеку и удивлялся загадочным способностям некоторых представительниц женской половины человечества, она взобралась на склон и исчезла.

Челюсть в порядке. Хоть и болит, но на месте. Я поднялся на ноги, подхватил костыли под мышки и направился в сторону дома. Было уже совсем темно, и без костылей я бы управился в три раза быстрее, но исключить возможность того, что старикашка следит за мной в прибор ночного видения, я не мог.

В конце песчаной полосы пляжа берег начинался уступом всего в три фута высотой, но для меня и это было слишком.

Я, наконец, решил проблему, сев на уступ и продвинувшись назад, опираясь на костыли. Но когда развернулся, попытался подняться, костыли вошли в мягкую почву, и я, потеряв равновесие, завалился назад, снова на песок пляжа.

Дыхание у меня перехватило, хотя это, конечно, не такое падение, чтобы выругаться вслух. Поэтому я выругался вполголоса. Когда же я пытался восстановить сбитое дыхание, чтобы добавить парочку крепких выражений, послышался звук быстрых приближающихся шагов и кто-то спрыгнул с уступа на песок. Перед глазами что-то забелело, и в нос ударил запах «Таинственной ночи». Все ясно. Она вернулась, чтобы покончить со мной. Я крепко сжал челюсти на всякий случай, потом разжал их снова. Она низко наклонилась надо мной, пристально разглядывая. Бить из такого положения ей было явно не с руки.

— Я... я видела, как ты упал,— голос ее слегка охрип.— Не сильно ударился?

— Корчусь от боли. Эй, поосторожнее с больной рукой.

Но она не вняла предостережению. Она меня целовала. Так же истово, как отвешивала пощечины до этого, не пытаясь хоть немного сдержаться. Она не плакала, но щека ее была мокрой от слез. Через минуту, а может, и две она прошептала:

— Мне так стыдно. Я так сожалею.

— Я тоже. Тоже сожалею. — Я понятия не имел, о чем именно говорит каждый из нас, но это было не важно в тот момент. Вскоре она поднялась и помогла мне взобраться на берег, после чего я поковылял к дому, держась за ее руку. По дороге мы миновали бунгало профессора, но я больше не стал предлагать ей навестить его.

Было начало одиннадцатого, когда я проскользнул под приподнятый полог обращенной к морю шторы. Я все еще помнил ее поцелуи, но и пострадавшая скула ныла по-прежнему, поэтому мне удавалось сохранять нейтральное состояние. По отношению к ней, разумеется. А в отношении других, то есть профессора и его людей, мое отношение нейтральным никак нельзя было назвать. В одной руке я держал фонарь, в другой нож. На этот раз он не был обернут тряпкой. Готов смиренно проспорить любую сумму, если на острове Варду смертельную опасность представляют только собаки.