Николай Брешко-Брешковский - В сетях предательства

Глаза Уроша пытливо остановились на Юнгшиллере, на его полном красном лице.

– Ну, ну? – послышалось из набитого всякой всячиной рта.

Урош скептически покачал головой.

– Признаться, плохо верю. Страна, которая упирается в два океана и которой тесно в одной части света, – так не боится разгрома. Она сама себя не знает, тем более не знает ее враг. Это полярное чудовище поднимется еще на дыбы, и много-много придется с ним повоевать…

– Да? – разочарованно протянул Юнгшиллер. – А я думал, что я знаю Россию. Я думал, ей скоро капут…

– Не думайте. Долго ждать придется. А что касается ваших знаний, вы ее знаете с внешней точки зрения рынка финансов, промышленности, знаете, как должен знать сведущий коммивояжер…

Сравнение это не польстило Юнгшиллеру. Он глянул на собеседника довольно свирепо.

– Обиделись? Но ведь, право же… Вот вам общий недостаток германского шпионажа: учитывают внешность, а духа не могут понять и постичь, так как дух – славянский. И долго будет еще стоять славянство неразгаданным сфинксом перед Европой…

«Неразгаданным сфинксом перед Европой» – это была слишком отвлеченно для Юнгшиллера, к тому же еще с отяжелевшими головой и желудком.

– А куда мы едем после кафе? Хотите, живет на Казанской улице одна почтенная особа… Салон, понимаете, салон… И там есть карточки и можно познакомиться с дамой из хорошего общества. Натурально, необходимо платить и хорошо платить…

Юнгшиллер с лукавым видом сделал движение пальцами.

Урош молчал, не поощряя своего собеседника, но и не останавливая.

– Поедем, что ли? Надо кутнуть, освежиться. Вы не бойтесь, я плачу! Вы мой гость, я буду вас угощать хорошенькой дамочкой.

– Я с вами не поеду, господин Юнгшиллер, в этот салон и вы не будете угощать меня хорошенькой дамочкой…

– Почему?

– Целый ряд причин, и прежде всего – я занят вечером, очень занят… Я сижу с вами, а мысли мои далеко. Извиняюсь, должен откланяться.

– Так скоро? Это невозможно! А думал: мы пьем кофе, ликер, курим одну сигару и едем в салон.

– В другой раз… Имею честь кланяться…

– В таком случае до завтра… Приходите в башню. Будет стерлядь и будет рейнвейн. Я получил очень хороший рейнвейн…

Урош не слышал. Незаметный, скромный и в то же время обращающий на себя внимание шикарной международной толпы отеля «Семирамис», пробирался он сквозь гущу мундиров, смокингов, дамских кружев и туалетов.

Холодный осенний месяц сиял высоко в небесах. Величава пустынная площадь. Темный силуэт Исаакия чудился какой-то сказочной декорацией – до того это было красиво и непохоже на правду. Урош видел одновременно и горящий огнями «Семирамис», и родственное «Семирамису» по духу казематной архитектуры германское посольство с ослепшими окнами-бойницами. В такую ночь могли почудиться в этих залах темные, мрачные призраки. Они кружатся сатанинским хороводом над чем-то неподвижным. Это неподвижное – труп…

Есть легенда, что чины германского посольства, перед тем как покинуть Петербург, отправили на тот свет одного канцелярского служителя, знавшего значительно больше, чем это полагалось в его скромном положении… И вот на чердаке брошен впопыхах этот забытый труп и по ночам призраки совершают вокруг свою бесовскую тризну…

Мимо проезжал таксомотор. Урош сделал ему знак остановиться, сел и умчался туда, где мыслью был уже давно.

Через два дня появилась в печати глухая заметка, что несший в водах Финского залива сторожевую службу миноносец заметил моторную лодку. Она неслась с потушенными огнями, не обращая никакого внимания на сигналы, приказывающие остановиться. Миноносец, пустившись в погоню и видя, что ему не догнать быстроходной беглянки, осветил ее прожектором, обстрелял с удивительной меткостью и потопил, ничего не было найдено, ни трупов, ничего. Плавали только деревянные обломки. Газеты целый ряд вопросов задавали. Что это была за таинственная лодка? Куда держала свой путь и какую везла секретную почту или контрабанду? Несомненно везла, иначе какой смысл удирать от сторожевого миноносца?

Ответ на эти вопросы могли дать люди, предпочитавшие молчать.

Весть о катастрофе произвела ошеломляющее впечатление на Юнгшиллера и Лихолетьеву. Она чуть ли не во второй раз в жизни потеряла самообладание. Юнгшиллер плакался Урошу с глазу на глаз в круглой башне.

– Проклятие! Нам колоссально не везет с этими истребителями! А я еще, дурак, хвастался – чистая работа! Нечего сказать! Это они, мерзавцы, «чистая работа»! Бедный профессор Нейман! Такая ученейшая голова, такой знаменитый инженер… Такой великий мозг достался в пищу морским крабам… А чертежи, бумаги? – Юнгшиллер сам не знал, утрата чего ему больнее: профессора Неймана или чертежей.