Григорий Володин: Черные земли

Настороженно подняв клинья ушей, красивая, веселая собака, обнюхав сноп, быстро и уверенно двинулась к зарослям. Поводырь что-то сказал ей, она замедлила шаги.

- Взяла, - восхищенно проговорил Алексеев, оставленный Дубовым с группой, которая должна была выйти на прочес островов.

- Теперь пойдет, - весело подтвердил кто-то. - Она его в один момент сыщет!

- Вчера одна вот так же пошла от Максима, а потом стала, и ни с места, - сказал чабан, только подъехавший к охотникам. - Сам видел. Говорят, теперь пропала собака, чутье насовсем потеряла.

- Я слышал, сыпят что-то на след. Наступит, потом ногу поднимет и еще сыпанет и наступит, - Алексеев посмотрел на всех, закончил: - Может, он, гад, пока от Максима следы заметал, все высыпал?

Дубов и цепочка настороженно идущих людей скрылись в камышах. Прошло с десяток томительных минут… Вдруг в зарослях раздался частый и злобный лай.

- Нашла! - обрадованно закричал Алексеев.

- Опять след присыпан, - сердито оборвал его чабан. - Точно так и вчера было.

Вскоре из камышей вышел Дубов. Рядом с поводырем, понуро опустив голову, плелась собака. Позади тесной группой шли вооруженные люди.

Над зарослями появился самолет. Рокот его будоражил тишину в степи и на взморье. Дубов посмотрел на него, подумал: «Низко летит, опасно».

Кондакова разбудил рокот самолета. Он шел низко над крепью, направляясь к Даргинскому протоку. Возвращаясь к Бугровому, самолет спокойно пролетел прямо над поляной, где отсиживался Кондаков. Значит, летчик принял его убежище за обыкновенную свиную лежку. Кондаков снова заснул.

Ночью он медленно разделил хлеб маленькими кусочками на двенадцать дней и съел один. Потом на руке прикинул вес оказавшегося в сумке пшена. Пересчитал ружейные патроны: их было предостаточно. Ходить по поляне он побоялся, чтобы шумом не выдать себя. Перед рассветом где-то совсем недалеко от него захрюкали, завизжали свиньи, укладываясь на дневной отдых. Он засек направление к ним по компасу.

Ранним утром над камышами снова появился поисковый самолет. Рокот его мотора Кондаков слышал весь день, иногда далеко в стороне, иногда прямо над головой.

Ночью, прокравшись по тропе, он разыскал воду. Набрав полный котелок, так же тихо вернулся в свое лежбище.

На четвертые сутки его уже мутило от голода. Он мог бы сварить кашу, но боялся разводить огонь: дым и даже зола могли выдать его. Можно было добыть дичи «на котел», для этого стоило только выйти по тропе, по которой он ходил за водой, и на взморье одним выстрелом свалить гуся. Но осада зарослей не была снята - на побережье не раздавалось ни выстрела, и одним своим можно обнаружить себя.

Весь пятый день над зарослями не летал самолет. Кондаков с нетерпением ожидал рассвета. Теперь он мог покидать свое логово, когда ему надо. Ориентируясь по компасу, он затемно добрался до лежек, где каждое утро укладывались на дневку дикие свиньи. Отыскав самую небольшую, затаился в ней. В предрассветном сумраке на поляну вышли свиньи. Кондаков приготовился.

Прежде чем улечься, животные подняли драку из-за лежек. Они отпихивали друг друга, визжали, громко хрюкали. Маленькая свинка увернулась от удара свирепого кабана, разбежалась и одним махом влетела в лежбище, где притаился Кондаков. В тот же миг она упала, заколотая точным ударом кинжала. Звери бросились врассыпную.

Кондаков торопливо припал грязными губами к ране и, захлебываясь, глотал горячую кровь.

- Вот так год проживу, без соли… без всего, - бормотал он. - Проживу, если надо… - глаза у него начали слипаться, как у только что насытившегося хищника.

Поборов сон, он засунул тушу подсвинка под лежбище и, пошатываясь, пошел к себе. Вполз в укрытие и тотчас мертвецки заснул.

Ночью Кондаков почувствовал, что к нему вернулись силы. Он встал и, сжимая в руках пистолет, вышел на край зарослей. В степи было темно. Кондаков усмехнулся: осада снята.

Утром он громко рассмеялся. На побережье гремели выстрелы! Значит - осада взморья тоже отменена! Теперь он, если захочет, продержится в зарослях до самых сильных морозов, пока не улетит последняя утка. А если потребуется, то и дольше: свинью уложить выстрелом легче, чем добыть бесшумно. И все же в тот день он не воспользовался ружьем, не добывал «на котел» - вокруг него никто не стрелял. Он понял, что за его районом еще вели наблюдение.

Кондаков походил по поляне, погрелся на солнце и снова прилег. Он заставлял себя обдумывать, что необходимо предпринять, чтобы вырваться отсюда, но вместо этого память подсовывала картины далекого прошлого. Он смотрел на лежбище, на камыши, почерневшие от старости, и прошлое на минуту отступало. Потом наплывало с новой силой. Кондаков закрыл глаза и не стал отгонять воспоминания…