Сделали точную опись всего, и Гонтарь внизу автоматически подписался привычно, росчерком «Гонтарь». Ушли, поставив свои подписи, понятые…
— Теперь поговорим, — весело сказал Любовцев.
Гонтаря попросили сесть к приставному столу, лицом к окнам. За стол подполковника сел Зарапин — он будет вести протокол допроса. Любовцев и Куржиямский сели напротив Гонтаря.
— Гражданин Томак… — начал Любовцев и в это время взял лист описи имущества задержанного. — Погодите-ка, тут вы расписались как-то иначе. Гонтарь? Это ваша фамилия? А кто же тогда Томак? Капитан Куржиямский, вы тогда вели чье дело? Томака? Гонтаря?
— Томака…
— Заглянем в паспорт, — Любовцев раскрыл лежавший на столе паспорт задержанного и раздельно прочитал: — Гон-тарь… Капитан, а тогда фамилия его фиксировалась тоже по паспорту?
— Естественно!
— Значит, у вас, Томак-Гонтарь, было два паспорта?
Гонтарь лихорадочно придумывал, как вылезти из этой самим поставленной ловушки, и счел за лучшее промолчать.
— Ну что же, жизнь по двум паспортам мы фиксируем, но, чтобы сейчас не путаться, я буду считать, что вы Гонтарь. Договорились? — Глаза подполковника откровенно смеялись, и это совсем сбивало с толку Гонтаря. — Зачем вам было иметь два паспорта?
Гонтарь молчал.
— По закону советский человек имеет один паспорт. Как Томак вы по делу кражи часов получили четыре года. Не отсидели и половину. А остальной срок отсиживал, что ли, Гонтарь?
— Никто не отсиживал… — пробормотал Гонтарь.
— Так… Значит, пока мы устанавливаем факт вашего досрочного освобождения из колонии. За что?
— Могу объяснить.
— Охотно послушаем. Сначала уточним, сколько вы недосидели?
— Право, не помню, — Гонтарь спрятал свои удивленные глаза.
— Слушайте, Гонтарь-Томак, вы в милиции, а не в детском саду, мы знаем, как точно и на всю жизнь помнит ваш брат все, что касается тех сроков. Сколько недосидели?
Гонтарь поднял взгляд на потолок и прочитал там неуверенно:
— Два… года и… шесть месяцев, — на выпуклом его лбу выступил крупнозернистый пот.
— Не можете рассказать, как вам это удалось? Кто помог?
Наморщив свой лоб мыслителя, Гонтарь пошевелил большим ртом и сказал обиженно:
— Никто не помогал. Никто… — И вдруг заговорил энергично, напористо: — Есть же документы, посмотрите сами. У меня сильно заболели ноги — невыносимая боль день и ночь. Я так кричал в бараке, что зеки спать не могли. Однажды меня прямо с утренней поверки — на медкомиссию, и там нашли у меня какую-то мудреную болезнь, названия я и тогда не мог выговорить, тем более теперь, в общем болезнь костей, вроде рак костей… Редкая болезнь — говорили. С этим диагнозом примерно через месяц, по ходатайству колонии, решением суда я был определен на поселение ближе к месту, где была необходимая мне и будто бы единственная в стране больница и научный институт какой-то…
— Как он называется? — легко спросил Любовцев.
— Длинное, мудреное название, я туда ездил на сеансы лечения…
— Где находится институт?
— В самой Москве.
— Где именно?
— Не могу вспомнить улицу… — Жалкая улыбка большого рта получилась смешной.
— Ну, как вы туда добирались с места поселения? Это вы не забыли? — наступал Любовцев.
— Ну… сперва на электричке… до Белорусского вокзала… Так? Потом на метро до…
— Ну-ну, Гонтарь, до какой станции метро?
— Решительно не помню.
— Ну хорошо, а: после, выйдя из метро, куда вы направлялись, каким транспортом?
— А дальше уже пешком… совсем недалеко…
— Но на больных-то ногах. Ну ладно, расскажите, какое вы там в институте проходили лечение?
Молчание довольно длинное, терпеливое ожидание Любовцева.
— Ну ладно, Гонтарь. — Любовцев смотрел на него с терпеливой брезгливостью. — Сколько длилось ваше, лечение?
— Почти четыре месяца.
— И вы, конечно, начисто не помните, из чего это лечение состояло?
Опять долгое молчание.
— Ну ладно. Что дало лечение?
— Ничего не дало, — огрызнулся Гонтарь, его длинные губы извилисто стиснулись. — Дали мне такое заключение. Я его отдал в местное МВД, где был на поселении.
— И там вы продолжали кричать, не давая спать окрестным жителям? — тихо засмеялся Любовцев. — Кстати, где именно вы были на поселении?
— Город… Лесной… — с мгновенной запинкой ответил Гонтарь. — Ну, не сам город… чуть дальше.
— Так, — записал Любовцев. — Между прочим, оттуда вы должны были ехать до Савеловского вокзала. Лучше надо врать.
Читать дальше