Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж

Проведя третью беспокойную ночь, я встала с головной болью, не хотела ничего есть, но выпила немного крепкого бульона перед тем как отправиться в театр, куда в этот день поехала раньше обычного.

Мне было необходимо заняться чем-нибудь; готовясь к новой постановке, я могла бы хоть на момент отвлечься и забыть о том, что камнем лежало на моем сердце.

К пяти часам дня я и Марианна были уже в театре. В костюмерной я долго примеряла разные платья, перелистала либретто новой пьесы, посидела перед туалетным столиком, накладывая грим, и, однако, у меня оставалось еще более двух часов свободного времени до начала спектакля. Чтобы убить как-то эти часы, я стала рассеянно просматривать письма, адресованные мне; их я получаю в большом количестве и потому даже не стала читать, а только вскрывала конверты, зная наперед, что в них содержится: клятвы в любви и обожании незнакомых мне людей, посвященные мне стихи начинающих поэтов, просьбы дать совет юношам и девушкам, мечтающим о сцене, предложения художников написать мой портрет… Подобные послания приходят в театр каждый день.

Пока я бесцельно перебирала письма, в дверь постучали.

Марианна, отдыхавшая на диванчике, встала, открыла дверь, о чем-то переговорила со швейцаром, после чего подошла ко мне и шепнула:

– Мадемуазель! Граф Орловский желает видеть вас. Сказать ему, что вы не принимаете?

Я подумала минуту. Может быть, лучше увидеться с ним? Может быть, я смогу кое-что узнать от него… а если нет, если он пришел лишь затем, чтобы снова терзать меня, я сразу отошлю его прочь.

Я перешла в свой крошечный «приемный кабинет» (рядом с костюмерной) и пригласила Орловского туда. Он вошел с приятной улыбкой на лице, словно наносил визит другу, в расположении которого не сомневается.

– Ну? – отрывисто спросила я, как только дверь закрылась, и мы остались наедине.

Он протянул мне руку, но я спрятала свою и отодвинулась на шаг, когда он подошел слишком близко.

– Ну, у меня есть для вас новость, которую никто другой не смог бы вам принести. Поэтому, думаю, вы должны быть мне рады… даже мне, а? – добавил он, все еще улыбаясь.

– Что за новость? Конечно плохая, иную вы бы не принесли?

– Вы очень жестоки, мадемуазель. Вы, разумеется, уже читали газеты и знаете, что ваш английский друг в тюрьме?

– Английский друг, которого вы еще недавно намеревались арестовать по нелепому, необоснованному обвинению в шпионаже? – бросила я ему в лицо. – Не глядите так удивленно, граф. Нет ничего удивительного в том, что я догадалась, кто подстроил мне ловушку в отеле «Елисейский Дворец». Вы разочарованы тем, что та низкая провокация сорвалась, и хотите отыграться сегодня?.. Впрочем, вы еще не сказали мне вашу новость.

– Но, может быть, вы прежде разрешите мне сесть?

– О, пожалуйста! – я указала ему на кресло, а сама уселась на кушетку. – Итак, слушаю вас.

– Вот моя новость: мистер Ивор Дандес, англичанин, сегодня подвергся пыткам.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что он находился на допросе в следственном осведомительном изоляторе. На дознании, которое проводится в том случае, если преступник упорно не желает расставаться со своими секретами, а следствию необходимо во что бы то ни стало вытянуть их из него. Так вот, не хотите ли узнать, какие вопросы были предложены мистеру Дандесу и что он на них ответил?

…Странно: именно такая мысль мучила меня перед приходом Орловского. Я уже не один раз слышала об этом «осведомительном изоляторе» и тех перекрестных допросах, которым подвергают там заключенных. Допросы эти может выдержать, не дрогнув, только человек со стальными нервами: допрашиваемого буквально выворачивают наизнанку. И я гадала, вынесет ли Ивор такое испытание и какие ответы он даст на задаваемые ему вопросы. От его ответов зависело очень многое. Ах, если б я могла их услышать!

Но тут же я подумала, что это невозможно: – Только две стороны, присутствующие на допросе, могут знать это, – произнесла я: – допрашиваемый и допрашивающие. Откуда вы, граф, смогли добыть сведения о том, что там происходило? Неужели вас допустили в святая святых парижской полиции?

– Ошибаетесь, дорогая Максина, – возразил Орловский. – Кроме двух сторон, о которых вы упомянули, была и третья – адвокат, знающий английский язык. По закону иностранцам разрешено, если они этого требуют, чтобы на допросах присутствовал их доверенный юрист; иначе незнание языка может запутать допрос и повредить делу.