Александр Надеждин: Возвращение Одиссея. Будни тайной войны

– А кто в этой вашей комбинации сыграл самую главную роль? А? Забыл? Что молчишь?

– Ты всего лишь исправляла то, что сама же накуролесила. И то еще неизвестно, исправила ли до конца или нет. Между прочим, ты знаешь, что вообще в нашей системе бывает с людьми за такие проколы? Следовало бы как-нибудь поинтересоваться. На досуге. И... между прочим... заодно еще и тем... сколько крови мне стоило выгородить тебя перед нашими боссами. Прикрыть. Об этом ты ведь тоже, как мне кажется, особенно сильно не задумывалась. Равно как и о своем ближайшем будущем. Которое на сегодняшний момент представляется в очень большом тумане. И отнюдь не розовом. Так что, девочка моя... с дядей Джеффом... лучше дружить.

На этот раз, закончив свой маленький монолог, Джефф не улыбнулся, хотя это стоило ему определенных усилий. Его мускулистая рука снова осторожно и медленно потянула вниз заветную простыню и снова, к его удивлению, столкнулась с сопротивлением то ли намеренно, то ли на сей раз просто инстинктивно вцепившихся в край этой простыни тонких женских пальцев. Джефф отпустил натянувшуюся материю и впился взглядом в лицо полусидящей, полулежащей напротив него строптивицы. Он увидел прямо перед собой нахмуренные брови, над опущенными вниз глазами, слегка раздувающиеся ноздри, поджатые губки в обрамлении едва заметного, только что пробившегося розоватого румянца щек и явственно ощутил, как в нем с новой силой просыпается уже немного затихшее желание. Странное дело. Капризы этой женщины, ее своенравие и непокорность, которые иногда доводили его буквально до белого каления, в то же время способны были пробудить в нем подчас такую дикую жажду обладания, которая уже сама по себе становилась для него источником невероятного наслаждения. А уж сломить ее, подчинить своей воле, своим прихотям... с этим по остроте ощущений он вообще мало что мог сравнить. И поэтому сейчас взглядом дикого животного он продолжал упрямо сверлить ее глазами, с каким-то ноющим сладострастием предвкушая момент, когда она, наконец, соизволит поднять на него свой взор. А в том, что этот момент обязательно наступит, у него не было ни малейших сомнений.

И Джефф не ошибся. Уже очень скоро он увидел перед собой ее глаза. Немного обиженные. Немного оскорбленные. Настороженные. И все понимающие. Последнее обстоятельство удваивало остроту испытываемых им ощущений. Обменявшись с Хелен продолжительным взглядом, в котором можно было столько прочитать, а можно было и не прочесть ничего, он, наконец, произнес, как ему самому показалось, вполне веским, хотя и миролюбивым тоном:

– Ну что, детка? Может быть, ты все-таки избавишься, наконец, от этого дурацкого покрывала? Сама.

Единственным ответом на поступившее предложение стали насмешливые искорки, мелькнувшие в раскосых серо-сине-зеленых глазах.

– А ну прочь эту тряпку, живо! Я кому сказал, – рявкнул, подавшись вперед, Джефф.

Насмешливые искры в глазах женщины мгновенно сменились едва заметным презрительно-гневным блеском. В воздухе снова повисла напряженная пауза, но уже через несколько секунд батистовый купол, взметенный вверх неожиданно резким движением загорелой руки, плавно опустился на противоположный край кровати, а сама Хелен предстала взору человека, который решил всерьез и бесповоротно войти в роль ее безграничного повелителя, во всем завораживающем блеске своей нагой красоты. Она по-прежнему молча полусидела-полулежала, облокотившись спиной на подушку; ее правая нога была приподнята и чуть согнута в колене, на колене сверху в ленивом изгибе лежало тонкое запястье; в холодном взоре все так же поблескивало презрение, но уже презрение равнодушное. И позой, и всем своим видом она напоминала сейчас мраморную богиню, изваянную каким-нибудь Праксителем [5] или Кановой [6]. «Повелитель» снова непроизвольно сглотнул слюну. Несомненно, это была покорность. Но какая? Есть покорность желанная, которую женщина втайне жаждет, когда состояние униженности способно довести ее порой до самого невероятного пароксизма страсти и заставить боготворить подчиняющего ее мужчину. Есть покорность вынужденная, навязываемая внешними обстоятельствами. В этом случае уступчивость не более чем изнанка отвращения. Но Джеффа эти нюансы сейчас волновали мало. Важен был свершившийся факт. Он осторожно провел рукой по чуть согнутой загорелой ноге от икры до лодыжки. Снова посмотрел на не меняющее свое выражение лицо. И решил закрепить достигнутое.