Чингиз Абдуллаев - Обретение ада

— Да, конечно, — согласился Крючков. Он уважал маршала, зная его прямой и справедливый характер. Ахромеев был одним из тех, кто наиболее болезненно воспринимал все процессы, проходившие в стране в последние несколько лет. — Я с вами согласен.

— Спасибо, — поблагодарил маршал, — если разрешите, я сошлюсь и на ваше мнение.

— Мы могли бы подготовить подробную справку, — заметил пунктуальный Крючков, — указать там все возможные последствия наших поспешных решений по Германии.

Маршал попрощался и положил трубку. Крючков посмотрел на Леонова.

— Нужно будет подготовить справку и по Германии. Просчитать возможные последствия продвижения НАТО к нашим границам, — глухо сказал он, — Дроздов, кажется, сейчас в Германии. Вы должны были вместе с ним продумать операцию по возвращению Юджина домой.

— Там все в порядке. В Берлин вылетел и полковник Сапин. Он подтверждает, что убийство Валентинова совершено с целью сокрытия документов, имеющихся у нашего резидента. Там большие хищения в Западной группе войск, — ответил Леонов.

— Да, — помрачнел Крючков, — везде одинаково плохо. Лучше продолжим наш разговор. На чем мы остановились?

Леонов достал из кармана лист бумаги.

— Вот данные наших аналитиков, — серьезно сказал он, посмотрев на Крючкова, — в случае, если введение чрезвычайного положения не будет санкционировано самим Горбачевым, подобная попытка имеет довольно большую степень риска. Она может не получить одобрения у людей, особенно в двух центральных городах России. Даже в случае болезни президента.

Он кончил говорить и, подняв голову, уловил быстрый взгляд Крючкова.

— Только в случае болезни президента, — хрипло подтвердил председатель КГБ.

— Мы взяли именно этот вариант, — ответил Леонов, уже понимая, почему его так расспрашивают.

Он собрал документы в папку и сделал движение, словно собирался встать и уйти.

— Может, нам продумать еще один вариант, — вдруг задумчиво, словно для себя, сказал Крючков.

Леонов замер. Повернулся и посмотрел на генерала, которого знал уже не первый год.

— Мы продумаем разные варианты, — сказал он, глядя в глаза Крючкову.

— У меня есть точные данные. Американцы разрабатывают планы ликвидации СССР и КГБ. [9] Крючков не имел права говорить в Верховном Совете, даже намекать на получаемую информацию от Эймса. Строгие правила игры не позволяли ему раскрывать самого ценного агента КГБ в ЦРУ. И вся его риторика, не подкрепленная убедительными доказательствами, была потрачена впустую. Крючков так и не сумел никого убедить, что ЦРУ действительно разрабатывало планы расчленения СССР и дискредитации КГБ. Лишь спустя несколько лет после развала Советского Союза, разгрома КГБ, собственного ареста и амнистии Крючков узнал, что самый ценный агент КГБ Олдридж Эймс был арестован, выданный предателем из г. Москвы. И только тогда весь мир с удивлением, а многие бывшие граждане СССР с ужасом узнали, что нудный, бесцветный, черствый Крючков был прав, когда говорил об угрозе стране. Но было уже слишком поздно. И все забыли, что несколько лет назад именно председатель КГБ говорил о подобной страшной перспективе.

— впервые в жизни нарушив собственные принципы и правила, сказал Крючков. И хотя он знал генерала Леонова много лет, он не сказал, откуда и от кого получил эти точные данные. Он и без того сказал слишком много.

Леонов все понял. Он работал в первом главном управлении и вместе с Крючковым получал сведения о вербовке Циклопа. Это был один из самых больших секретов советской разведки. Но даже здесь, в кабинете председателя КГБ, они не стали называть имени агента и его клички. Это было строжайшее табу, и оба генерала знали правила игры.

Леонов знал, что Крючков несколько раз направлял докладные записки в Политбюро, выступал на закрытом заседании Верховного Совета СССР. Но ему не верили. Запущенная антипропагандистская кампания, питаемая к тому же многолетней подспудной ненавистью к КГБ, не позволяла многим депутатам трезво прислушаться к мнению Крючкова. Для многих само имя Крючкова было синонимом мощного карательного аппарата, так долго и безжалостно подавлявшего все возможные попытки свободомыслия. И ему просто не верили, считая, что он, проведя столько лет в КГБ, болен обыкновенной болезнью «шпиономании».

— На всякий случай, — Крючков говорил словно для себя, — сделайте несколько вариантов введения чрезвычайного положения.