Чингиз Абдуллаев - Кредо негодяев

И вот теперь, когда Лона неожиданно ответила ему таким образом, он впервые растерялся. Снова терять женщину он не хотел, а пускать ее слишком глубоко в тайники своей души он уже не мог. Но Лона ему нравилась. А может, здесь можно было употребить другое, более подобающее их отношениям слово, но он не хотел признаваться даже самому себе.

— У тебя ревнивый муж? — внезапно, непонятно почему, спросил он.

Она посмотрела на него, тряхнув волосами, ей была непонятна его реакция.

— Нет, — ответила Лона, — он не ревнивый. Я сказала ему, что в Нью-Йорк прилетел мой старый друг, которого я не видела много лет. И он все понял, не стал задавать ненужных вопросов. Мы просто решили жить вместе, наш брак пока не оформлен.

— Тогда я не понимаю женской логики, — пробормотал Дронго.

— Он прекрасный парень, добрый, интеллигентный, любящий меня, — задумчиво произнесла Лона, — но этого мало. В нем нет какой-то искры, какого-то невероятного огня, который есть в тебе. Если хочешь, я могу даже вывести такую формулу. Он идеальный муж, ты идеальный любовник.

— Спасибо. Надеюсь, ты не имеешь в виду только физические свойства моего организма? — немного огорченно спросил он.

— Нет, — рассмеялась она, поднимая голову. — Иди ко мне, — попросила Лона, вытягиваясь на постели. И уже когда они были снова вместе, прошептала ему: — Ты не такой, как все, не похожий на остальных. В тебе какой-то непонятный сплав интеллекта и почти детского озорства. Словно ты постоянно придумываешь какие-то игры для самого себя и для окружающих тебя людей. Жить с тобой долго было бы невероятно тяжело, любить тебя можно вечно. Ты просто очень отличаешься от всех остальных.

— Я буду считать это комплиментом.

— Считай как хочешь.

Они были вместе уже пять часов, позабыв обо всем на свете, о времени, об окружающем их пространстве, о людях вокруг них… И в этот момент в дверь постучали.

Она тревожно взглянула на него, чуть нахмурившись. Он оглянулся на дверь. Стук повторился. «Надеюсь, это не Цапля», — подумал он, спешно поднимаясь с постели. Накинул рубашку, быстро надел брюки, застегнул пуговицы и шагнул к дверям. Лона осталась лежать на кровати.

— Кто там? — спросил Дронго.

Он хорошо помнил, когда впервые возник разговор о его легенде. В Управлении уголовного розыска МВД СССР обсуждался вопрос о внезапно возросшем количестве преступных авторитетов, о появлении большого количества воров в законе, никем нигде не выдвигаемых и не подтверждаемых в своем высоком звании, как того требовали суровые нравы воровского мира, на крупных сходках авторитетов.

Позднее пришла информация, что некоторые из преступников просто покупают себе это звание, по-своему справедливо считая, что за подобный «титул» для придания большого авторитета в среде других заключенных можно отвалить и требуемую сумму. Именно тогда начальник управления впервые задумчиво посмотрел на Кирьякова, словно предчувствуя всю его дальнейшую судьбу.

Андрей Кирьяков вырос в детском доме, он был сиротой, родители погибли во время печально знаменитого ашхабадского землетрясения сорок восьмого года, когда ему было всего шесть месяцев. Свалившаяся балка чудом не расколола детскую кроватку, и спасатели нашли Андрея лишь на второй день. На его счастье, рядом в комнате в непострадавшей тумбочке лежали его документы, метрика, паспорта родителей. Только много лет спустя Андрей узнал, что его отец Федор Кирьяков был заместителем начальника уголовного розыска города Ашхабада. И, узнав, точно определил для себя место в жизни. После окончания училища, куда обычно отправляли воспитанников детских домов, была суровая школа армии. Ему пришлось даже принимать участие в чехословацких событиях шестьдесят восьмого года, когда их, уже почти готовых «дембелей», бросили в составе танкового полка на подавление первых ростков оппозиционного свободомыслия в «братской» и дружественной стране. Он на всю жизнь запомнил, как проклинали их люди, стоявшие по обочинам дорог, как свистели мальчишки, обрушивая град камней на их тяжелые машины, как отказывались указывать им путь случайные прохожие, попадавшиеся на проселочных дорогах. И как иногда они стреляли, тоже запомнил.

Потом, уже кандидатом в члены партии, имея за плечами двухлетнюю службу в армии и рекомендации комсомольского начальства, он пробился в Московский государственный университет на юридический факультет. И хотя учиться было достаточно сложно, а зарабатывать на жизнь приходилось ночным бдением у ворот разных магазинов, тем не менее первые три года он умел достаточно спокойно обходить суровые рифы студенческих сессий, в положенный срок сдавая все рефераты, зачеты и экзамены.