Чингиз Абдуллаев - Совесть негодяев

— Конечно, — Пахомов достал официальный бланк из ящика стола, — вынужден огорчить вас, Михаил Никифорович. Пока следствие по делу о смерти банкира Караухина не закончится, прошу вас не покидать пределов Москвы.

— Вы в чем-то обвиняете господина Никитина? — спросил Лифшиц.

— Конечно, нет. Просто он очень важный свидетель и он может понадобиться нам, когда мы наконец найдем господина Анисова. Вы видите, я даже не беру официальную подписку о невыезде. Просто я прошу господина Никитина не покидать пределов города. И, если можно, распишитесь, пожалуйста, здесь.

Никитин взглянул на адвоката. Тот протянул руку и, надев очки, внимательно прочитал протокол. Кивнул головой. И Никитин, достав из внутреннего кармана ручку, размашисто расписался. После чего вышел, даже не попрощавшись. Лифшиц вежливо улыбнулся, как бы извиняясь за своего клиента, попрощался с обоими следователями и вышел следом.

— Сукин сын, — зло сказал Комаров, — это «новый русский». Давил бы таких мерзавцев.

— Это еще не самый неприятный, бывают и хуже, — вздохнул Пахомов, — его предшественник Лазарев вообще был законченным негодяем.

— Это которого убили в здании Государственной Думы?

— Он самый. Нехорошо говорить о покойниках, но такой был мерзавец, что печати негде было ставить. По нашим сведениям, он тогда начал войну с закавказскими группировками. Может, помнишь, в Москве все время стреляли. Правда, и Лазарев довольно сильно пощипал кавказцев, особенно грузин. Но в конце его пристрелили, и на этом война закончилась. Теперь придется идти к заместителю прокурора республики, просить у него разрешение на запрос в канцелярию премьера. Нужно узнать, было ли такое письмо в действительности и куда оно подевалось. Хорошо, что у нас есть копия, но это пока не доказательство. Может, они написали, а не отправили. Нужно обязательно найти это письмо.

— Тебе не позавидуешь, — вздохнул Комаров, — влез в такое дерьмо.

— Теперь мы уже вместе в этом дерьме, — напомнил Пахомов. Он подошел к окну: — Иди сюда, посмотри на это «факельное шествие».

У здания прокуратуры Никитина ждали несколько машин и человек шесть охранников, торжественно выстроившихся вдоль тротуара. Увидев своих людей, Никитин привычно мрачно кивнул им, обретая уверенность в себе, и сел в роскошный БМВ последней модели. Захлопали дверцы автомобилей, охрана садилась по своим местам. Комаров брезгливо поморщился.

— Они теперь хозяева жизни, — горько сказал Пахомов.

Сидя в автомобиле, Никитин гневно выговаривал Лифшицу:

— Я же говорил, что нам не стоит туда второй раз ехать. Знаю я эти прокурорские штучки. Сначала попросят никуда не выезжать, потом дадут подписку о невыезде, потом арестуют.

— У них ничего нет против вас, — успокаивал его Лифшиц.

— К черту, — отмахнулся Никитин и, достав свой телефон, набрал номер: — Это я говорю. Слушай, Семен, разыщи мне срочно этого суку Анисова. Где хочешь найди. У любовницы ищи, он у нее обычно ночует. Пусть завтра у меня будет. И без глупостей. Чтобы никуда не сбежал. Иначе из-под земли найду. Ты меня понял?

Лифшиц тяжело вздохнул. Он запомнил все в точности. Нужно будет рассказать об этом сегодня вечером Филе Рубинчику. В конце концов, у каждого свои собственные обязательства. И каждый имеет право на свою мафию. Просто так устроена эта жизнь.

В Ташкенте все было, как обычно. Прекрасная погода, улыбающиеся люди, как всегда, довольно уютный и оттого такой знакомый аэропорт. Правда, в отличие от прошлых лет почти не было лозунгов и приветствий на русском языке, обещавших выполнить пятилетку за более короткий срок. Исчезли и торжественно-монументальные портреты членов Политбюро, среди которых всегда особенно красиво смотрелась фотография Шарафа Рашидова, признанного поэта и благодетеля родного края.

Во времена правления «выдающегося борца за мир и генералиссимуса», получившего даже орден «Победа» спустя несколько десятилетий после войны (в таких случаях обычно писали — «награда нашла своего героя через много лет»), в городе все было спокойно и чинно, как и полагается в хорошем восточном государстве. Традиционно почитались старики, уважались женщины, строго соблюдалась существующая иерархическая лестница чиновников. Собственно, ничего не изменилось даже после революции. Это наивные люди в Москве полагали, что если сбросить с женщин паранджу и научить всех затягивать галстуки на шее, можно будет строить социализм. На самом деле государства Средней Азии действительно начали развиваться. Но при строгом соблюдении уже существующих традиций и норм.