Борис Соколов - Абхазская повесть. (Художник С. Бродский)

- Вы не находите, что связь Эмхи с Акопяном наводит на интересные предположения? - взволнованно спросил Дробышев.

- Связной? Это наше общее мнение. Теперь становится ясно, что подводную лодку должен был встречать Христо. Неужели мы прозевали и с лодки был выгружен груз? И эти отрезы тоже оттуда.

- Что делает Строгов?

- Он и Чочуа уже несколько дней в Афоне. Даур мне звонил, что они разделились. Строгов - отдыхающий инженер - в Афоне, а Чочуа крутится в окрестных селениях.

- Ну и как?

- Дня через два приедет, тогда узнаем обстановку.

- Как с настоятелем?

- Решение о высылке его из погранзоны принято, но я задержал исполнение. Ты догадываешься почему?

- Думаете, что он чем-нибудь выдаст себя и тогда так легко не отделается?

Чиверадзе утвердительно кивнул.

- Передатчик молчит?

- Молчит. Возможно, его перебазировали в другое место.

- Иван Александрович, что говорит Шервашидзе? Когда я поправлюсь? И поправлюсь ли когда-нибудь?

- Больше мужества, Федор! У нас с тобой впереди еще много работы. Поправляйся, ты нужен всем нам. - Он наклонился к Дробышеву. - Радом с нами, в Сочи, живет человек, которому много тяжелей, он слепой, давно прикован болезнью к постели, но сколько мужества у этого человека - учись у него.

- Николай Островский?

- Да. Твой однолеток!

Чиверадзе несколько мгновений помолчал и потом спросил:

- Ты не хотел бы кого-нибудь видеть?

Федор недоумевающе посмотрел на Чиверадзе.

- Ну, кого-нибудь из близких. Есть же у тебя близкие?

- Есть. Вы, товарищи, Березовский.

- Ну, а кроме нас? - настойчиво добивался Чиверадзе.

- Нет, - ответил Дробышев.

- Нет, есть! А жена? Или не любишь ее?

- Она здесь? - спросил Дробышев взволнованно.

Чиверадзе кивнул головой.

- Приехала, просит пустить к тебе.

Федор молчал, Она здесь? После всего, что было. Что толкнуло ее на этот шаг? Жалость, раскаяние? Быть может, разрыв там? Хочет ли он этой встречи и что она даст им обоим - новую муку? И, наконец, сможет ли он простить прошлое? Сможет ли забыть?

Чиверадзе внимательно смотрел на Дробышева. Он догадывался о его колебаниях.

- Она просит разрешить ей дежурить около тебя, - сказал Чиверадзе.

- Нет, нет! - вырвалось у Федора. - Только не сейчас, скажите ей что-нибудь.

- Мы так и сделали. Ведь ты же без сознания, - с улыбкой напомнил Чиверадзе. - Она живет в «Рице», рядом с Обловацким и Строговым. - Он помолчал. - Ты подумай, все взвесь и тогда решай. Я разговаривал с ней. Мне кажется, она хороший человек и приехала, движимая настоящим чувством. Когда будет можно, она приедет к тебе, и ты решишь окончательно! Пока отдыхай. Гриша по-прежнему в коридоре, в саду тоже есть наши люди. Только ночью, пожалуйста, окно больше не открывай, не надо!

Уже уходя, в дверях он обернулся:

- А Сандро я отправил в горы!

За двое суток, прожитых в Новом Афоне, Строгов обошел окрестности и территорию совхоза, в недалеком прошлом знаменитого монастыря.

По вечерам, возвращаясь в свою маленькую комнату в так называемой нижней гостинице и с трудом раздеваясь, он валился от усталости на жесткую узкую монастырскую койку и засыпал тяжелым сном. Просыпаясь, чувствовал ломоту в суставах, но, отдохнувший и посвежевший, лежа в кровати, Николай Павлович мысленно перебирал и анализировал вчерашние впечатления. Он побывал в мандариннике, в масличной роще, на огородах, на ферме и в мастерских этого большого культурного хозяйства.

Монастырь был ликвидирован несколько лет тому назад. Часть монахов уехала с Кавказа на север, некоторые расселились по окрестным селениям, другие остались в Афоне работать в совхозе. Были и такие, что не трудились. Чем они жили? Кто знает! И все ходили в монашеском одеянии - то ли донашивали, то ли продолжали наперекор всему считать себя монахами.

Встречались среди них и молодые, приторно скромные послушники. Большинство же монахов состояло из пожилых крестьян с темными, заскорузлыми, привыкшими к труду руками.

Февраль был теплый и солнечный. Немногочисленные отдыхающие ходили в легких белых костюмах, и странно было видеть на фоне чудесной природы и спокойного синего моря мелькавшие среди кипарисов фигуры в черных скуфейках и подрясниках с широкими лакированными кушаками. Проходя мимо «мирян», они покорно кланялись в пояс. На первый взгляд они казались одинаковыми, но Строгов успел присмотреться и уже различал среди них крестьян, пришедших из «мира» и продолжавших трудиться теперь уже на себя, а не на бога и холеную, упитанную церковную аристократию. Изредка среди этой почти безликой черной массы проплывала толстая фигура представителя церковной верхушки - отца-казначея или отца-ризничего, старавшихся быть незаметными. Проходившие монахи по старой привычке кланялись им и подходили под благословение. Но те, перекрестив встречного и быстро сунув для поцелуя руку, старались скрыться. Видимо, тяжело расставались они с бездумной и легкой жизнью монастыря.