Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

— Старик так и сказал «на бан»? — прервал я Тарасова.

— Нет, он сказал «на вокзал». «Из Верхнеславянска, — продолжал он, — в девять тридцать приходит поезд. Я тебе покажу человека, он прибывает этим составом, ты вытащишь у него бумажник. Мне нужны документы, остальное твое, кроме того, получишь еще двести рублей. Я буду тебя дожидаться в пивной на площади. Согласен?» Что ж, думаю, дело подходящее, согласился. На вокзал мы ехали двумя автобусами, с пересадкой. Вышли на платформу. Пахан вроде читал газету. Через двадцать минут пришел поезд. «Вот он!» — говорит. Смотрю, парень лет тридцати, шляпа, в руке чемодан. Я за ним. Он в камеру хранения, сдал чемодан, бирку в бумажник, а бумажник в задний карман и бегом на автобусную стоянку. Народу — что людей! Подошла машина. Давка. Я его сзади подпираю, кричу: «Проходите вперед!» — и увел бумажник. Он влез на верхнюю ступеньку, пять мне протягивает и кричит: «Товарищ, давайте руку! Уместимся!» — «Спасибо, отвечаю, я подожду другого!» И — в пивную. Пахан занял угловой столик, потягивает пиво. Усы в пене, для меня стоит налитая кружка. Я сел, отпил глоток, под столом пульнул ему бумажник. Старик быстро посмотрел его, вытащил паспорт, военный билет, заводской пропуск и жетон. «Что это? — говорит. — Он сдал чемодан на хранение?» — «Я сам видел», — отвечаю. «Возьми жетон и получи чемодан. Его фамилия Якуничев. За чемодан доплачиваю еще двести рублей». Смешно мне стало, деньги у него легкие, столько монет ни за понюх табаку! Принес я чемодан. Пахан открыл в ножичке шильце, ковырнул, поднял крышку, поглядел, что в нем, достал тетрадку, перелистал. Вижу, доволен. Опустил в чемодан четыре сотни и говорит: «Чемодан твой, бери его. Помни: я тебя не знаю, ты меня не знаешь». Встал и ушел. За пиво было заплачено. Я пошел на базар, разыскал барыгу и сбыл ему чемодан по дешевке. Были в нем еще четыре десятки, две по двадцать пять, я взял их и слоненка. На такси поехал в сторону Верх-Исетского завода, в том районе у меня жил корешок, я решил с ним выпить по случаю удачи. И вот тут начинается главное…

…Поднял крышку, поглядел, что в нем, достал тетрадку…

— Главное? — переспросил я.

— Да, для меня главное. До вечера я проканителился у своего корешка. В шестом часу вечера иду через сквер. Впереди меня женщина несет ребенка. Девочка через ее плечо перегнулась и со мной на своем ребячьем языке калякает. Потом женщина остановилась и говорит: «Ой, Маришка, устала я. Посиди немного». Она опустила ребенка на скамейку, а девочка в слезы. Я к ним подошел и говорю: «Разрешите, я ее понесу?» А она: «Маришка к чужим совсем не идет». Я взял девочку и поднял высоко-высоко. Она смеется. «Вот, говорю, стало быть, я ей не чужой». И мы пошли по скверу, потом остановились возле дома. «Здесь, говорит, мы живем. Прощайся, Мариша, с дядей». А девчурка в слезы. «Раз такое дело, — она пожала плечами, — зайдите в дом». Я зашел. После того дня я много раз заходил в этот дом, а один раз зашел и остался. Это была Люба, Любушка. Она мне сказала, что через меня увидела свет! Что солнышком я ей в жизни блеснул. Ну, а про меня говорить нечего, такая мне открылась необыкновенная любовь, что слов рассказать нету!..

Я выключил магнитофон и спросил:

— Вы могли бы, Тарасов, по фотографии опознать человека, у которого на вокзальной площади вытащили бумажник?

— А почему нет, могу.

Я достал шесть фотографий довольно схожих между собой молодых людей и разложил перед ним на столе.

Тарасов внимательно посмотрел все шесть, затем вернулся к четвертой, взял ее в руку и сказал:

— Вот этот Якуничев.

— Евгений Корнеевич, оформите протоколом, — поручил я Луневу.

Пока старший лейтенант писал протокол, я позвонил в гараж и заказал машину. У Трапезникова был очень довольный вид. Он подошел к окну, закурил и, выпуская дым в открытую форточку, одобрительно поглядывал на Тарасова.

После того как протокол был подписан, я сказал Тарасову:

— Вы должны опознать старика. Не торопитесь, будьте особенно внимательны.

Я собрал со стола фотографии молодых и разложил перед ним снимки бородачей. Тарасов подошел к столу. Сперва парень окинул взглядом все семь. Потом взял в руку фотографию Черноусова, взглянул на капитана, словно ища у него поддержки, положил снимок на стол, сказав как бы про себя:

— Не тот… Нет, не тот…

Он долго смотрел все снимки, затем взял один — «всеми уважаемого человека в городе».