Иван Головченко: Полет в никуда

Он не спеша прикурил, потянулся к стоящей на краю стола пепельнице, чтобы бросить в нее обгорелую спичку, и, словно невзначай, отодвинул локтем лежащий на столе листок бумаги.

— Моя приколка! — воскликнула девушка и растерянно взглянула на Васильева. — Но… почему она у вас?

Сердце Васильева учащенно забилось: «Выдала себя!»

— О чем это вы? Ах, об этой штучке! — возможно беспечнее сказал он и, словно рассматривая приколку, завертел ее в руках. — Действительно, милая вещичка! Это что, черепаха?

— Самая настоящая! Гарнитур у меня целый, подарок… — Феня вытащила из своих пышных волос вычурно изогнутый гребень. Ее лицо сияло простодушной гордостью.

— Плохо же вы с подарками обращаетесь! — усмехнулся Васильев. — Тем более что, наверное, поклонник преподнес?

— Это для вас должно быть безразлично. Кто дарил, тому и знать…

— Нестеренко, например? — в упор спросил капитан. Лицо Фени залилось краской, и в голосе прозвучал вызов:

— А если и Нестеренко, так что?

— Ничего особенного. Плохо только, что он из-за вас прогуливать начал! Он с вами был позавчера?

— Может, и со мной.

— Не может, а точно — с вами!

— Похоже, что вы за девушками стали наблюдать? — насмешливо спросила Феня. — Что-то не слышала о такой должности! Или новую завели?…

— Напрасно, гражданка Чумакова, уклоняетесь от прямого ответа. От него многое для вас зависит! — холодно, сразу меняя тон, сказал Васильев.

— Странный разговор вы ведете со мной, начальник! Сказали бы уж прямо, что нужно?

— Я прямо и спрашиваю, только вы уклоняетесь от ответа. Повторяю: где вы были с Нестеренко позавчера вечером и что делали?

В комнату вошел полковник Снежко и присел у одного из столов, делая вид, будто углубился в изучение каких-то бумаг. Феня окинула его лишь мимолетным невидящим взглядом. Взмахнув ресницами, чтобы согнать навернувшиеся слезы, она зло ответила:

— Коли не стесняетесь про такое спрашивать, отвечу: спал у меня Василий.

— Значит, вы признаетесь, что были с ним вдвоем?

— Известно, вдвоем, третий тут, небось знаете, лишний!

— А приколку где потеряли?

Лицо девушки быстро менялось — в светло-карих глазах все ярче разгорались злые огоньки.

— Вы же нашли пропажу, вам и знать! — отрезала она.

— Я-то знаю, а вот вы припомните.

— И голову ломать не стану! Не одинаково, где обронила? Коли такое стряслось, так и голову потерять было можно!

— Что же, собственно, стряслось? — насторожился Васильев.

Девушка ответила не сразу. Она смотрела на Васильева широко раскрытыми глазами. Ее переплетенные пальцы хрустнули.

— Ой, не могу я об этом и вспомнить! — внезапно всхлипнула она.

Поднявшись из-за стола, полковник сделал капитану Васильеву предостерегающий знак и подошел к Фене со стаканом воды.

— Выпейте, — мягко сказал он, — расскажете, когда немного успокоитесь.

— Да нет, уж лучше сразу… все равно перед глазами стоит. Так страшно получилось, что люди и не поверят, если им рассказать… Ведь о Конигине мы говорили, когда на него наткнулись!

— Попробуйте, Феня, рассказать все по порядку, — попросил полковник.

— Ну, переночевал у меня Василий, а утром, только светать стало, я выпустила его, чтобы соседи не видели, и пошла немного проводить. Думала, проведу до конца поселка и вернусь. Только Вася разговор один затеял… — девушка замялась.

— Не стесняйтесь, все, что вы расскажете, останется между нами, — успокоил ее Снежко.

— Чтобы понятно вам было, я про себя, товарищ полковник, скажу: дурной какой-то характер у меня получился. Наверное, это через жизнь мою неустроенную. Отец и мать умерли, когда я маленькой была, без присмотра и слова доброго у тетки я воспитывалась. Вот и тянет меня на людскую ласку, прилепиться сердцем к кому-нибудь хочется. И так, чтобы всю душу отдать, чтобы никакой неправды не было. Теперь-то я знаю, что мечты эти к жизни не подходящие! Вот рассказала я Василию, как долго страдала за Конигиным, а ему в сердце будто заноза вошла. Все допытывается про него, все думает, что я от него что-то скрыла… В этот раз тоже так получилось. Сказала я ему, что неаккуратно он ходит, что лучше бы, чем пить, на приличный костюм деньги отложить, а он и взбеленился: «Жалеешь, что с рабочим человеком связалась? По тому офицеру своему до сих пор страдаешь?» Ну, и всякие прочие слова. Так с разговором этим до перекрестка дошли. Василий первый заметил, что у дороги кто-то лежит. Мы еще посмеялись с ним, думали, пьяный. Даже мимо хотели пройти. Но только что-то будто в сердце кольнуло, словно за руку кто взял и повел к месту этому страшному… Не помню уж, как потом бежали, как в аптеку вскочили, чтобы в милицию позвонить. У Васи так зубы стучали, что провизорша вместо него в трубку говорила. Вот и все. Что же вам еще сказать?