Чингиз Абдуллаев - Допустимая погрешность

– Нашел что-нибудь?

– Ты знаешь, о чем писал Лисичкин? – вопросом на вопрос ответил Эдгар.

– Знаю. О поставках оружия.

– Как ты узнал?

– Сказала Инна Денисенко. Они с мужем близко знали Лисичкина.

– А почему Ратушинский не сказал об этом? – удивился Вейдеманис. – Он ничего не знал?

– Знал, – задумчиво ответил Дронго, – но не стал знакомить нас с таким интересным фактом. Он готов подозревать кого угодно, но только не чету Денисенко. Хотя почему-то в его доме погиб Михаил Денисенко, который был близко знаком с Лисичкиным.

– Не нужно бы тебе туда ездить, – рассудительно сказал Эдгар. – Это очень опасные люди. Могут устроить провокацию. Ратушинский тебя уже не раз обманывал. Будет лучше, если ты откажешься от этого дела.

– Не могу, – признался Дронго, – если ввязался в драку, нельзя из нее выходить. Детский мальчишеский принцип.

– Глупый принцип. Не нужно тебе туда ездить, – настойчиво повторил Вейдеманис. Он нервничал, и его характерный латышский акцент стал заметнее.

– Поздно. Я уже приехал. Как там статья Лисичкина?

– Очень жесткая. Он явно не любил Бориса Алексеевича, – сообщил Вейдеманис. – Я сравнил ее с другими статьями. Он обычно писал очень неприятные вещи, но в статье о Ратушинском есть и личные выпады. Я думаю, Лисичкин не любил богатых людей. Это чувствуется по его материалам.

– В этой стране никто не любит богатых людей, – устало сказал Дронго. – Здесь богатый означает вороватый. Поэтому их и не любят. Спасибо, Эдгар, я тебе перезвоню.

Он убрал аппарат и вышел из машины, затормозившей у дома Ратушинского. На этот раз у дома было двое охранников, они обходили здание. Увидев Дронго, они подождали, пока он войдет в подъезд, и пошли дальше.

В гостиной Дронго ожидал неприятный сюрприз. Кроме хозяина, в квартире находились Евгения Алексеевна с мужем, очевидно, решившие чаще появляться в доме Бориса Алексеевича во время болезни его жены.

– Добрый день, – поздоровался с Дронго за руку Ратушинский.

– Здравствуйте, – буркнул Молоков. Он читал газету и лишь немного отвел ее в сторону.

Евгения Алексеевна неприязненно взглянула на Дронго и слегка кивнула в ответ.

– Как ваша жена? – спросил Дронго.

– Плохо, – вздохнул Ратушинский. – Все время как в бреду. А когда приходит в себя, не узнает никого. Ночью два раза врач приезжал. Мы очень беспокоимся за нее.

– С ней нельзя поговорить?

– Думаю, нет. Она в очень плохом состоянии.

– Я должен задать ей несколько вопросов.

– Мы уже нашли виновного, – отмахнулся Борис Алексеевич. – Получите гонорар, и закроем дело. Ничего, кроме неприятностей, я все равно не получу.

– Я найду преступника, – упрямо сказал Дронго.

Молоков убрал газету.

– Найдете? – насмешливо спросил он. – Может, вы чародей? Или маг? Может, вы заодно оживите и несчастного Михаила Денисенко? И вернете здоровье Майе Александровне?

– Виталий! – Даже его жене не понравился его тон.

– Я с рождения Виталий, – огрызнулся Молоков. – Мне надоело, когда все дурят и обманывают Бориса Алексеевича, стараясь любыми способами урвать его деньги. Ведь абсолютно ясно, что наш гость никогда не найдет ни убийцу, ни людей, похитивших документы. Но он делает вид, что все может. Не нужно себя обманывать. Все и так понятно. Какой вы эксперт? У вас на глазах человека убили, а вы ходите и рассуждаете о том, как найдете убийцу.

– Я хотел у вас спросить, господин Молоков, – прервал его Дронго, – вы встречались с Лисичкиным?

– Опять за свое? – поморщился Молоков. – Я его в жизни не видел.

– А ваша супруга? – спросил Дронго.

– И я не видела, – отозвалась со своего места Евгения Алексеевна.

– Опять вы за старое, – поморщился Молоков, – хватит нас морочить.

– Это не твое дело, Виталий, – твердо сказал Ратушинский. – Я сам пригласил нашего гостя и сам буду решать, что ему стоит делать, а чего не стоит. Поэтому будь добр помолчать.

– Ты разве не видишь, что тебя обманывают? – зло спросил Молоков. – Сколько ты ему платишь? Похоже, большие деньги?

Виталий был настроен агрессивно. «Наверное, выпил, – подумал Дронго. – Все несчастные люди, которые пытаются найти ответы на дне стакана, делятся на три категории. Обиженные меланхолики, засыпающие за столом, глупые сангвиники, беспричинно смеющиеся, и агрессивные холерики, готовые обвинить весь мир в своих неудачах. Особенно опасны последние. Выпив, они звереют и начинают ненавидеть весь мир. Злоба и ненависть, прикрытые в обычное время тонким слоем культуры, прорываются наружу. Таков и Молоков. Но он еще и трус».