Роберт Ладлэм - Уик-энд Остермана

У Элис Таннер перехватило дыхание.

— По-моему, с деньгами у Джона все в порядке.

— Это все очень относительно. Мне кажется, Джон слишком увяз в своих делах. Сейчас он, конечно, ни за что не решится оставить свое маленькое королевство, чтобы поискать что-нибудь более стоящее. Это его дело. Его и твое. Но я хочу, чтобы ты передала ему... Я его друг. Добрый друг. И я чист. Понимаешь, чист. Если ему что-то нужно, то пусть он позвонит мне. Ты скажи ему, хорошо?

— Джо, я очень тронута. Нет, в самом деле... Но думаю, что в этом нет необходимости.

— Но ты передашь ему?

— Скажи ему сам. У нас с Джоном молчаливое соглашение — мы договорились не затрагивать больше вопросов о его заработке, потому что, честно говоря, я с тобой согласна...

— Тогда у вас будут проблемы.

— По-моему, ты преувеличиваешь...

— Надеюсь, что ты окажешься права. И все же передай ему... — Элис не успела ничего сказать, как он уже вышел из кухни.

Она наморщила лоб. Джо пытался что-то втолковать ей, но она не поняла что.

— Никто не давал тебе и всей вашей репортерской братии права считать себя непогрешимыми. Я устал от этого! Я сталкиваюсь с этим каждый день! — воскликнул стоявший у камина Тримейн, не скрывая раздражения.

— Никто и не утверждает, что мы безгрешны, — возразил ему Таннер. — Но в то же время никто не может запретить нам добывать объективную информацию.

— Но если эта информация способна нанести ущерб тон или другой стороне, вы не имеете права предавать ее гласности! Если это неопровержимые факты, то они должны прозвучать в суде. Вы должны ждать, пока свое слово скажет закон.

— Это невозможно, ты сам прекрасно понимаешь.

Тримейн помолчал, потом горько улыбнулся.

— Да, понимаю. Если быть реалистом, компромисс здесь действительно невозможен.

— А ты уверен, что хочешь найти компромисс? — спросил Таннер.

— Конечно, — очень серьезно сказал Тримейн.

— Зачем? Ты в любом случае имеешь преимущество. Если ты выиграл — прекрасно. Проиграл — ты можешь заявить, что на суд оказывали давление средства массовой информации, и обжалуешь приговор.

— Выиграть дело в апелляционном суде очень сложно, — заметил Бернард Остерман. Он сидел на полу, прислонившись спиной к дивану. — Это знаю даже я. Такие случаи просто сенсация, ибо они очень редки.

— И потом, апелляция стоит денег, — пожав плечами, добавил Тримейн, — которые чаще всего тратятся впустую. Особенно когда апеллируют корпорации.

— Тогда попридержите прессу, если дело уж слишком горячее. Это нетрудно. — Джо допил свой джин и посмотрел Таннеру прямо в лицо.

— Нет, трудно, — подала голос сидевшая в кресле напротив дивана Лейла. — Для этого прежде нужно занять твердую позицию. И что значит «попридержите»? Кто возьмет на себя ответственность? Именно это и имел в виду Дик. Невозможно что-то предпринимать, предварительно не определившись, на чьей ты стороне.

— Я рискую навлечь на себя гнев мужа, — смеясь, сказала Джинни, — и все же считаю, что информированная общественность — это не менее важно, чем независимый суд. Возможно, что эти два момента взаимосвязаны. Я на твоей стороне, Джон.

— Это опять же все очень субъективно, — перебил ее муж. — Кто может определить, что есть объективная информация, а что - субъективная интерпретация фактов?

— Но правда-то все-таки одна, — неожиданно заметила Бетти. Она не сводила глаз с мужа — тот слишком много пил.

— Чья правда? Какая правда?.. Давай представим себе гипотетическую ситуацию, в которой действуют Джон и я. Скажем, я шесть месяцев работаю над созданием корпорации. Как Устный юрист, я взялся помочь людям, в правоту и благие намерения которых искренне верю: слияние нескольких компаний поможет сохранить тысячи рабочих мест, фирмы, стоявшие на грани банкротства, обретут новую жизнь. Но вот появляются несколько человек, которых это объединение не устраивает — заметьте, из-за их же собственной неразворотливости, — и они начинают вставлять мне палки в колеса. Представим, что они явятся к Джону и станут кричать: «Несправедливость! Обман!» При этом они и в самом деле кажутся — обратите внимание, только кажутся! — обманутыми жертвами. Джону их жалко, и он уделяет этому делу одну минуту — всего одну минуту — эфирного времени. И тут же все мои усилия рассыпаются прахом. И не нужно убеждать меня, что суды не подвержены влиянию средств массовой информации. Одной минуты достаточно, чтобы превратить в ничто полгода кропотливой работы.