Иэн Макьюэн: Невинный, или Особые отношения

Дорогие мама и папа, добираться сюда было утомительно, но все прошло нормально! Я прилетел сегодня в четыре часа. У меня хорошая квартира с двумя спальнями и телефоном. Я еще не видел тех, с кем придется работать, но думаю, в Берлине мне понравится. Здесь идет дождь и дует ужасный ветер. Много развалин, это даже в темноте видно. Я еще не пробовал говорить по-немецки…

Вскоре голод и любопытство выгнали его под открытое небо. Он запомнил маршрут по карте и отправился на восток, к Райхсканцлерплац. В День победы Леонарду было четырнадцать – вполне довольно для того, чтобы успеть забить себе голову названиями и характеристиками боевых самолетов, кораблей, танков и пушек. Он следил за высадкой войск в Нормандии и их продвижением на восток по Европе, а до этого – на север по Италии. Только сейчас он стал забывать названия крупнейших битв. Ни один молодой англичанин, впервые приехавший в Германию, не мог не думать о ней как о стране, потерпевшей поражение, и не испытывать гордости победителя. Во время войны Леонард жил с бабушкой в валлийском поселке, над которым ни разу не пролетел вражеский самолет. Он никогда не держал в руках винтовки, а выстрелы слышал разве что в тире; несмотря на это, а также на то, что город освободили русские, он шагал по этому приятному жилому району Берлина (ближе к ночи ветер утих и заметно потеплело) уверенным шагом собственника, точно в такт речи Черчилля.

Насколько он мог судить, здесь проводились интенсивные работы по восстановлению городского хозяйства. Улицу только что заасфальтировали, а вдоль нее высадили стройные молодые платаны. Многие участки, на которых находились разрушенные дома, были расчищены. Землю разровняли, а старые кирпичи, с которых была сколота известка, сложили аккуратными штабелями. Новые дома, как и его собственный, не уступали в основательности постройкам прошлого века. В конце улицы он услышал голоса английских детей. Это возвращался к себе британский военный летчик с семьей – еще одна утешительная черточка в жизни покоренного города.

Он вышел на Райхсканцлерплац, огромную и пустынную. В охристом свете недавно воздвигнутых бетонных фонарей он увидел развалины величественного здания, от которого уцелела лишь нижняя часть стены с дырами окон первого этажа. Короткая лестница в центре вела к огромному входу с фронтоном, украшенному замысловатой каменной лепниной. Двери – должно быть, чрезвычайно массивные – были сорваны напрочь, и в проеме время от времени вспыхивали фары машин, проезжающих по соседней улице. Трудно было не почувствовать мальчишеского восхищения при мысли о тысячах снарядов, сорвавших с домов крыши, разметавших по сторонам все их содержимое и оставивших только фасады с зияющими окнами. Двенадцать лет назад он, наверное, раскинул бы руки, загудел, подражая двигателю, и на ми-нуту-другую превратился в совершающий победный рейд бомбардировщик. Он свернул в переулок и нашел Eckkneipe [2] Пивная, закусочная (нем.) .

В закусочной стоял гул от голосов пожилых людей. Все посетители были не моложе шестидесяти, однако на Леонарда никто не обратил внимания, и он уселся за столик. Абажуры из пожелтевшей пергаментной бумаги и густой сигарный дым обеспечивали ему защиту от нескромных глаз. Он смотрел, как бармен наливает пиво, заказанное им с помощью тщательно отрепетированной фразы. Кружка была наполнена, подымающаяся пена снята лопаточкой, затем кружку долили и дали пиву отстояться. Потом вся процедура повторилась. Лишь через десять минут бармен счел, что напиток доведен до нужной кондиции и его можно подавать. Изучив короткое меню, написанное готическим шрифтом, Леонард опознал и заказал Bratwurst mit Kartoffelsalat [3] Жареные сардельки с картофельным салатом (нем.) . Он запнулся, произнося эти слова. Официант кивнул и тут же отошел, словно боясь услышать, как коверкают его родной язык при новой попытке.

Леонард еще не был готов вернуться в тишину своей квартиры. Поев, он заказал вторую кружку пива, затем третью. Постепенно его внимание стала притягивать беседа троих мужчин за соседним столиком. Они говорили все громче. Леонард волей-неволей вслушивался в рокот голосов, которые сталкивались будто в стремлении не опровергнуть, а подчеркнуть точку зрения собеседника. Поначалу он улавливал только цельные, сливающиеся сочетания слогов и гласных, настойчивый рваный ритм, замедленную сочность немецкой речи. Но к концу третьей кружки его немецкий явно улучшился, и он уже различал отдельные слова, смысл которых доходил до него после секундного размышления. На четвертой он стал понимать некоторые словосочетания, поддающиеся мгновенной расшифровке. Учтя задержку на подготовку следующей порции, он заказал еще пол-литра. Именно на пятой кружке его немецкий совершил рывок вперед. Он уверенно распознал слово Tod, смерть, а чуть позже – Zug, поезд, и глагол bringen. Он услышал, как кто-то устало обронил во время паузы слово manchmal, иногда. Иногда такие вещи бывают необходимы.