Чингиз Абдуллаев - Балканский синдром

– Когда вы познакомились с вашим мужем?

– Восемь лет назад. На приеме в Инсбруке. Он работал тогда заместителем министра иностранных дел, а я была приглашена на этот прием австрийским вице-канцлером. Там мы с ним и познакомились.

– Но ваши официальные отношения были оформлены только через четыре года.

– Да. Мы считали, что нам не следует торопиться. Я была старше его на три года, хотя он тоже был далеко не мальчик. Вы наверняка знаете, что у него были два предыдущих неудачных брака, от которых осталось двое детей. У меня тоже был не совсем удачный опыт замужества. Поэтому мы не спешили оформлять наши отношения. Но потом стало известно, что в Белграде рассматривается вопрос о назначении Предрага Баштича послом в Германию. Разумеется, наш брак мог укрепить его положение в немецком обществе. Мы поженились сразу, как только его утвердили чрезвычайным и полномочным послом в Берлине.

– И вы переехали к нему в Берлин?

– Конечно. Мы жили в его резиденции, пока он работал послом. Но в прошлом году его снова повысили, решив отозвать обратно в Белград и предложить пост вице-премьера. Я категорически возражала, словно предчувствовала, что его там затравят. Он был слишком неординарным и ярким человеком. Таких всегда не любят. А в политике просто ненавидят.

– И вы не поехали за ним в Белград?

– Нет, не поехала. Он иногда приезжал ко мне на уик-энды в Мюнхен, когда мог вырваться, а я, в свою очередь, несколько раз летала к нему в Белград. Но все это было не очень серьезно. Он готовился к выборам в будущем году. Насколько я знаю, он мог занять место премьера, и я готова была переехать к нему в Белград. Но вы знаете, что его просто остановили, не дав возможности стать главой правительства.

– Вы были знакомы с его заместителем по партии Драганом Петковичем?

– Конечно. Я хорошо знала этого человека и его жену, которая, по мнению бабушки, была немкой. Очень интересная женщина. А господин Петкович, по-моему, готов был связать свою дальнейшую судьбу с политической карьерой моего погибшего мужа. Боюсь, что теперь ему придется сложно. Он пострадал больше всех. Если не считать меня, разумеется.

– Они приезжали к вам в Мюнхен?

– Да, два или три раза.

– И они были давно знакомы с вашим супругом?

– Нет. По-моему, недавно. Несколько лет. Он взял Петковича к себе на работу, и тот работал у него не только в партии, но и в аппарате кабинета министров. А почему вы спрашиваете именно о них?

– Они были в правительственной резиденции в момент убийства Баштича, – пояснил Дронго.

– Я думаю, что вы ошибаетесь. Это явно не те люди, которые могут быть причастны к убийству. Петкович теряет гораздо больше после смерти Баштича.

– Там была еще сотрудница вашего мужа Даниэла Милованович. Вы ее знали?

– Эту авантюристку? – усмехнулась фрау Хейнкесс. – Конечно, знаю.

– Почему авантюристку?

– Есть такие пробивные особы, которые пытаются изо всех сил сделать карьеру или устроить свою личную жизнь за счет известных и влиятельных знакомых. Она работала в министерстве иностранных дел, когда Баштич получил назначение в Берлин. Можете себе представить, что она все время звонила Предрагу с просьбами перевести ее в Берлин. Разумеется, мне обо всем рассказали. Она несколько раз прилетала в Германию в составе каких-то делегаций, и я сразу обратила на нее внимание. Такие женщины умеют привлекать к себе внимание мужчин. К тому же мне успели рассказать об их бывших отношениях. Я сразу заявила Баштичу, что она не должна появляться в посольстве. И он действительно не подписывал ее документов, пока был послом в Берлине. Но когда вернулся в Белград, сразу перевел ее в канцелярию кабинета министров. Я об этом узнала не сразу, и мне было неприятно. Но ревновать к сотруднице – ниже моего достоинства. Разумеется, я высказала свое недовольство Баштичу, но он только рассмеялся, добавив, что я не должна ревновать к служанкам и машинисткам. Он так и выразился, поэтому я не считала возможным ревновать его к этой особе. Уже после убийства Баштича я узнала, что она тоже была в том доме. Мне это было очень неприятно, и я полагаю, что она из числа тех женщин, которые могут пойти на любое преступление ради собственной выгоды.

Орлич взглянул на Дронго, но тот никак не выдал своих истинных чувств.

– Там был еще сын Баштича, – напомнил эксперт.

– Несчастный мальчик, – сразу сказала фрау Хейнкесс. – Его сделали заложником в большой политической игре. Хотят устроить показательный процесс, обвинив сына в убийстве собственного отца. Это чудовищно, гадко и мерзко. Я видела Зорана несколько раз и была с ним знакома. Понятно, что у молодого человека несколько нестандартная психика. До пятнадцати или шестнадцати лет он почти не знал своего отца, воспитываясь у деда, для которого все сербы были настоящим исчадием ада, тем более отец Зорана, который бросил его дочь еще в совсем молодые годы. Не забывайте, что в девяностые шла война между сербами и хорватами. А потом он приехал в Белград, где явно недолюбливали хорватов, и особенно его деда, известного политического деятеля Хорватии, принимавшего личное участие в ликвидации сербской автономии. Можете себе представить, какое раздвоенное сознание у этого мальчика?