Алистер Маклин: Цирк

— Вместе с миллионами других. Он, несомненно, именно тот человек, который нам нужен. Мистер Ринфилд готов нам помочь. Но согласится ли Бруно?

— Согласится, — уверенно заявил Фосетт и вдруг засомневался: — Должен согласиться. После стольких хлопот хочется верить, что все будет так, как нам нужно.

Снова ярко засияли огни. Теперь «Слепые орлы» стояли на платформе, подвешенной в шести метрах от земли. От их платформы к другой такой же, с противоположной стороны центральной арены, был протянут канат. Обе другие арены были пусты, и кроме братьев в поле зрения находился только один артист — он стоял внизу. Музыка оборвалась. Наступила мертвая тишина.

Бруно взобрался на велосипед. У него на плечах было привязано деревянное ярмо, а один из его братьев держал стальной шест длиной в четыре метра. Бруно направил велосипед вперед, так что переднее колесо зависло над краем платформы, и подождал, пока брат укрепит шест в специальных зажимах на ярме. Но это не прибавило безопасности. Когда Бруно двинулся по канату, поставив обе ноги на педали, братья одновременно ухватились за шест, одновременно наклонились вперед и так же одновременно спрыгнули с платформы, повиснув на вытянутых руках. Канат заметно провис, однако Бруно медленно и неуклонно продолжал вертеть педали.

В течение нескольких следующих минут, балансируя сам и с помощью Владимира и Иоффе, Бруно катался взад и вперед по канату, в то время как его братья выполняли опаснейшие акробатические трюки. Был момент, когда Бруно оставался совершенно неподвижным, а братья, двигавшиеся все с той же безупречной синхронностью, стали все сильнее раскачиваться на шесте, пока не сделали стойку на руках.

Потрясенный зал замер. Оцепенение публики было вызвано не только исполняемым трюком, но и тем, что внизу, прямо под воздушными акробатами, расположился Нойбауэр с дюжиной свирепых нубийских львов, задравших кверху свои алчущие головы.

По окончании номера тишина в зрительном зале сменилась общим глубоким вздохом облегчения, затем все снова вскочили и аплодировали долго и от всей души.

— С меня довольно, — заявил Пилгрим. — Мои нервы больше не вынесут. Ринфилд выйдет следом за мной. Если он заденет вас, когда будет возвращаться на место, значит, Бруно готов поговорить. В таком случае вы должны по окончании представления последовать за ним на некотором расстоянии. За Ринфилдом, я имею в виду.

Он тут же встал и, не подавая никаких знаков и не глядя по сторонам, вышел. Почти сразу же вышел и Ринфилд.

Несколько минут спустя эти двое заперлись в одном из кабинетов Ринфилда, прекрасно оборудованном, хотя и очень небольшом. У Ринфилда был еще другой, гораздо больший по размерам и довольно обшарпанный кабинет прямо возле арены, где он обычно и работал, но там, увы, не было бара. Запрещая работникам цирка пить в служебных помещениях, Ринфилд не позволял этого и себе.

Маленький кабинет, настоящая мечта администратора, был лишь небольшой частью сложного и прекрасно организованного целого, которое представлял собой современный передвижной цирк. Все его сотрудники, в том числе и Ринфилд, спали в поезде, служившем им домом (исключение составляли немногочисленные консерваторы, предпочитавшие колесить по просторам Соединенных Штатов и Канады на своих автофургонах). Во время переездов поезд давал пристанище и всем животным, занятым в представлении. В конце состава, прямо перед тормозным вагоном, находились четыре массивные платформы, на которых перевозилось громоздкое оборудование, от тракторов до подъемных кранов, необходимое для слаженной работы цирка. Все это в целом было маленьким чудом изобретательности, тщательной планировки и максимального использования имеющегося пространства. Сам поезд был огромным, длиной в восемьсот метров.

— Бруно именно тот человек, который мне нужен. Как вы думаете, он согласится с нами сотрудничать? В противном случае мы можем отменить ваши гастроли по Европе, — заявил Пилгрим, принимая предложенный ему напиток.

— Он согласится, и на то есть три причины. — Речь Ринфилда была похожа на него самого: точная и ясная, каждое слово на месте. — Как вы уже поняли, этот человек не ведает страха. Подобно многим недавно натурализованным американцам — да-да, я знаю, что он получил гражданство пять лет назад, но это все равно что вчера. — Бруно испытывает благодарность к своей новой родине, и его патриотизму можно позавидовать. И последнее: он еще не свел счеты со своей бывшей родиной.