Чингиз Абдуллаев - Семейные тайны

Берндт быстро взглянул на свою жену, но не стал ничего переспрашивать. Герман помрачнел. Эмма впервые перестала хмуриться.

– Интересная теория, но без доказательств, – сказал Арнольд.

– На бокале, из которого пила погибшая, были отпечатки пальцев ее младшей сестры Сюзанны, – напомнил Дронго. – А это и есть решающее доказательство. Однако пойдем дальше. Мадлен явно не рассчитывала на подобный исход дела. А когда она узнала, что мать сама перепутала бокалы и на ее бокале были отпечатки пальцев сестры, то вообще начала паниковать. И единственной возможностью замести следы была организация второго убийства с выходом на конкретного исполнителя.

Услышав эти слова, Арнольд шумно вздохнул. Он не смотрел в сторону Мадлен. Слушая Дронго, он глядел прямо перед собой. Пастушенко уже начал догадываться, о чем именно расскажет Дронго, и поэтому сидел, словно оцепеневший. Дронго продолжал говорить:

– Мадлен понимала, что следователи в любой момент могут начать задавать очень неприятные вопросы о возможных наследниках «ограниченно дееспособной» Сюзанны, получившей огромное наследство, которого могла быть лишена Мадлен. И тогда она решила совершить новое убийство. Из комнаты Анны была похищена чашка, на которой оставались ее отпечатки пальцев. Мадлен повторяла конфигурацию первого убийства, но теперь с явной подставой своей невестки. Таким образом, осуществлялись сразу две задачи – устранялся опасный конкурент, и у самой Мадлен появлялось абсолютное алиби. Нужно было еще подбросить немного оставшегося яда в комнату Анны, что и было сделано. А затем, пользуясь моментом, всыпать яд в чашку Леси Пастушенко и бросить подозрение на Анну: ведь все присутствующие знали о том, что Ева была на самом деле дочерью Арнольда Пастушенко, а не мужа Анны.

– Это моя дочь, – громко возразил Герман. – Она носит мою фамилию и называет меня папой.

– Подобное заявление делает вам честь, Герман, – поклонился Дронго, – но ваша сестра придумала этот иезуитский план, чтобы вывести из игры вашу супругу и избавиться от опасного конкурента в борьбе за наследство вашей тети.

Герман взглянул на сестру. Она прикусила губу и молча выдержала его взгляд, не комментируя слова эксперта. Но вместо нее в разговор вмешался Берндт:

– Это все домыслы, построенные на ничем не проверенных фактах. Как вы можете доказать, что порошок с ядом подбросила в комнату Анны именно моя жена?

– Вот заключение экспертизы, – ответил Дронго, доставая лист бумаги. – На синем платье вашей супруги есть следы этого порошка. Очевидно, она была слишком неосторожна, когда второпях насыпала яд в пустую чашку Анны и в чашку Леси.

Наступило долгое молчание. Берндт повернулся и ошеломленно взглянул на жену.

– Да, да, да! – закричала Мадлен. – Это была именно я. И это мое платье. А ты хотел, чтобы все эти деньги достались моему мягкотелому брату, который воспитывает чужого ребенка? Или его жене, умудрившейся родить девочку, находясь в законном браке с моим братом? Или этой девочке, которая не имеет к нам абсолютно никакого отношения, что бы там ни говорил Герман? Да, я сделала все, чтобы отнять у них это наследство и передать его своим детям. Что плохого ты в этом видишь?

Берндт огорченно молчал. Он уже понимал, какие последствия сулит подобный скандал. Из-за него он уже никогда не поедет в Россию в качестве генерального представителя своего банка.

Менцель поднялся и подошел к Мадлен:

– Очень сожалею, фрау Ширмер, но я вынужден буду предъявить вам обвинения сразу в двух предумышленных убийствах.

– Ничего подобного, – возразил Берндт. – В первом случае это был просто несчастный случай.

– Думаю, что мы будем обсуждать этот вопрос уже с вашим адвокатом, – ответил следователь.

На следующий день Эмма приехала к Дронго в отель, когда он уже собрал свои вещи, готовясь уехать. Они встретились в холле отеля. Молодая женщина находилась в состоянии мрачной меланхолии: вчерашняя разоблачительная речь Дронго, с одной стороны, ее потрясла, а с другой – повергла в состояние ужасной депрессии. Она неожиданно осознала, что оба убийства были замыслены и исполнены для получения наследства тети Сюзанны. Может, поэтому, приехав проститься с Дронго, она была в таком мрачном настроении.

– Вы уезжаете? – печально спросила Эмма.

– Да. Через двадцать минут такси отвезет меня на Центральный вокзал, – сообщил Дронго. – Сейчас сюда принесут мой чемодан.