Ванович тотчас вскочил со стула.
— Так точно, господин зондерфюрер!
Шульц благосклонно кивнул головой, стал подробно и нудно объяснять, как это важно сейчас для третьего рейха. Он говорил, что Ванович, как хороший радист, будет помогать абверу в разведывательной работе. Ванович, наконец, понял, куда клонят Раевский и Шульц.
Закончив свою речь, зондерфюрер сказал:
— В интересах дела вы, господин Ванович, впредь будете называться Шептицким. Запомните — Шептицким!
Вановича отпустили после того, как он заполнил длинную анкету, поставил под ней свою подпись, дал обязательство. Прощаясь, Шульц предупредил, что содержание их беседы должно храниться в строгой тайне. Вановичу было приказано переселиться в блок, где живет Игольников и его друзья.
Уже по дороге в блок Ванович вспомнил всех тех, кого вызывали последние дни в канцелярию. Так вот почему, они не хотели, а вернее, не могли говорить о встречах с Раевским и Шульцем…
Когда Ходжамурзин пришел в блок, отведенный для завербованных агентов-радистов, к нему тотчас подсел Игольников.
— Что же нам теперь делать? — спросил он.
— Не знаю, — вздохнул Яшпай. — Подумать надо, обговорить все это. Медлить нельзя. Или сейчас, или же все наши планы останутся мечтой. А может, не стоит торопиться? Посмотрим, что они с нами дальше будут делать. Вдруг забросят в тыл Красной Армии. Это то, что надо!
— А кто еще с нами? — спросил Игольников. — Всем в одну группу попасть дело нелегкое.
— Да нас немного, — ухмыльнулся Яшпай. — Ты да я…
Их дальнейший разговор прервал подошедший Мылов.
— О чем вы тут шепчетесь?
— Да так, — уклоняясь от ответа, сказал Яшпай. — Любовные дела обсуждаем. Давно в увольнении не были. По девочкам соскучились.
— Хватит трепаться! — буркнул Мылов и отошел в сторону.
Только по фамилии да имени Яшпая Ходжамурзина можно было принять за мусульманина. Своим обликом, чистой речью он больше смахивал на русского. Еще до зондерлагеря в Торуни вынашивал план побега из плена. Но вскоре пришел к выводу, что одному за такое дело браться не следует. Стал искать сообщника. В зондерлагере присматривался к Игольникову, подружился с ним. В один из вечеров, на прогулке, поделился с Игольниковым своим планом. О побеге Яшпай говорил и на этот раз.
Через несколько дней, рано утром, радистов, а их набралось человек пятьдесят, построили во дворе. Из канцелярии вышли Шульц и Раевский, о чем-то оживленно беседовавшие. Поздоровались. Раевский объявил, что все поедут учиться в школу.
— В какую? — спросил кто-то из радистов.
— Узнаете позже. Бояться не надо. А сейчас разойдись!
В блоке разговор о школе не прекращался до вечера. Кое-кто из завербованных знал, что гитлеровцы, в целях получения нужной информации о своем противнике, используют агентов, засылаемых к нам в тыл. Другие не верили этому. Разгорелся спор. Потом все пришли к выводу, что по всей вероятности пошлют в школу военной разведки, поскольку Шульц является офицером абвера. Но никто не знал, чему конкретно будут обучать в этой школе. Яшпай, улучив момент, позвал Игольникова во двор покурить. С разрешения Раевского они ушли на берег Вислы и долго сидели у самой воды, обсуждая варианты побега.
— А что, если убежать тотчас после посадки в вагон? — предложил Яшпай.
— А как?
— Через окно уборной.
Игольников помолчал, обдумывая что-то. Потом сказал:
— Да, этот вариант, пожалуй, самый надежный.
Яшпай развил свою мысль:
— Попросимся покурить. Пойдем в тамбур. Из него в удобный момент я зайду в туалет. И — в окно. Когда на той стороне буду, легонько стукну о стенку вагона. Ты не зевай. Когда поезд тронется, мы уйдем к одному моему знакомому. Он укроет нас на время. А там свяжемся с польскими партизанами…
На этом и порешили.
Ночью всех подняли по тревоге. Велели одеться, собрать вещи, которых у каждого было немного. Спустя минут пять-шесть построились во дворе. Под прикрытием ночи вышли из крепости, направились к железнодорожной станции. Погрузились в спальный вагон. Отдельное купе заняли Раевский и эсэсовцы.
Ходжамурзин с Игольниковым довольно долго околачивались в тамбуре. Выкурили по две сигареты, а выхода из создавшегося положения найти не могли: туалет оказался закрытым. Наконец Яшпай решился.
— Терпенья нет, — сказал он вошедшему в тамбур проводнику. — Мне по малой нужде. Открой туалет.
— Ну что же, со всяким может случиться такое, — вздохнул проводник, старый, с обвислыми седыми усами поляк.
Читать дальше
