Андрей Остальский - Синдром Л

И уж совсем теперь понятно, почему он и не думал на меня рапорт писать — никак, ни с какого боку не нужно было ему расследование.

— А Чайник не просил мне ничего передать? — спросил Кентров.

Секунду я колебался. Сказать, что передавал привет? Или лучше не запутывать ситуацию, не врать? Решил, врать не буду.

И только плечами пожал.

Снова молчание.

Наконец я не выдержал:

— Послушайте, но у вас же наверняка есть способ… проверить. Залезть мне в черепную коробку. Убедиться, что я не лгу. Я вот слышал, что когда у нас в Конторе на полиграфе проверяют, так это только так, для отвлечения внимания. А на самом-то деле любой психиарт лучше всякого детектора — жжах! И все мозги просветил!

— Каких только глупостей про нас не болтают. То есть, я хотел сказать, про них не болтают.

Кентров опять побледнел, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Наверно, подумал я, разволновал я его. Но что поделаешь! Не было у меня другого выхода, и ждать, когда клиент поправит здоровье, я тоже не мог.

Тут в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел человек средних лет. Стащил с себя видавшую виды меховую шапку. И обнаружилось, что он совершенно лыс.

«Кучерявый!» — догадался я.

— Привет, Кент, — сказал пришедший и подозрительно уставился на меня. — А это еще кто такой?

— Да вот, один тут… спас меня сегодня из лап милиции… Говорит, что я ему и бульшим еще обязан. Что вместе с Чайником за мной в Конторе подчищал.

— Тише ты, — зашикал Кучерявый. — Ты еще на весь Вишняковский про такие дела покричи. А доказательства своего благородства гражданин офицер предъявил?

— Не-а, — задумчиво сказал Кентров. — Говорит, все доказательства — в голове у него. Приглашает заглянуть.

— О, это мы запросто! — обрадовался Кучерявый. — Сейчас прямо и устроим!

Якобы веселился, но глаза не смеялись, а смотрели колюче, подозрительно. «Опасный тип!» — подумал я.

— Ты меня зашей сначала. Инструменты-то принес? — спросил Кент.

Кучерявый похлопал рукой по старенькому кожаному чемоданчику, который держал на весу, словно боялся с ним расстаться даже на секунду.

— Нет, давай быстренько с гостем разберемся. Чтобы потом уже спокойно другой хирургией заниматься.

Смотрел Кучерявый на меня при этом, как зоолог на подопытного кролика. Будто уже примеривался, где будет мне череп вскрывать.

— Ложитесь, джентльмен, на диван. Не бойтесь, больно не будет, — сказал он, сверкая глазами.

Что было делать? Я колебался. С одной стороны, не хотелось отдавать себя в руки какому-то подозрительному типу. С другой — не убедив Кентрова в своей искренности, я не мог надеяться на его помощь. А на нее у меня была единственная надежда. Убедить же бывшего психиарта мне помочь можно было, судя по всему, только с помощью Кучерявого. «Ну не убьют же они меня, в самом-то деле», — рассуждал я. Эх, была не была! Я снял пиджак и лег на диван. Закрыл глаза. Кучерявый быстро закатал мне рукав, всадил иглу в вену. Сказал: считайте до десяти. Я начал: ич, ни, сан, си, ого…

Вскоре сбился со счета, провалился. И тут же открыл глаза — через секунду, как мне показалось.

Но комната успела сильно измениться. Мебель была как будто переставлена. Стол выдвинут на середину, а у дальней стены в полу зияла дыра, которую стоящий на коленях человек лихорадочно закладывал досками. Голова у человека была забинтована. «Кентров», — догадался я.

— Быстрей, быстрей! — шипел человек, стоявший в противоположном конце комнаты. Я с трудом узнал в нем Кучерявого, лицо его было в тени, а лысина прикрыта темной шапкой. — Сейчас наркоз кончится! Все бросай, кроме документов и денег. Бежим, если жизнь тебе дорога.

Я привстал на диване. Голова была тяжелая, как колокол. Язык не слушался. Но я все-таки как-то выдавил:

— Что здесь происходит?

На долю секунды они остолбенели. Посмотрели друг на друга и затем, не сговариваясь, опрометью бросились к выходу. Роняя на ходу предметы и, кажется, деньги, сбивая друг друга с ног, они убегали прочь.

— Куда вы? — выкрикнул я и тут же понял, что глупее вопроса нельзя было придумать.

В самых дверях Кентров обернулся — не полностью, а так, наполовинку — и посмотрел на меня одним глазом. Никогда, мне кажется, в жизни моей не видел я выражения такого неподдельного ужаса, как на его лице. На этой половине перепуганного бледного лица.

Дверь захлопнулась. В замке повернулся ключ. Я остался один. Запертый!

«Вот это фокус», — подумал я.