Андрей Остальский - Синдром Л

— Вот теперь ты врешь, Нина! Прекрасно ты знала, где он на самом деле работает! Тогда же он тебя и завербовал, не так ли?

Нина молчала. Насупившись, смотрела в сторону. А мне хотелось крикнуть: отрицай, дура! Изо всех сил отрицай! Нельзя в этом признаваться. Нельзя!

Но так как она молчала, мне ничего не оставалось, как нанести следующий удар.

— А на меня давно стучишь?

Ну, понятно, слезные каналы у нее теперь уже открыты были, сразу заревела опять. И забормотала бессвязно.

— Ты не представляешь… как с ними… я всегда старалась… вреда тебе как можно меньше… даже когда ты меня злила, я никогда… наоборот… но не это сейчас важно…

Я насторожилась.

— А что важно, Нина? Объясни.

И тут она меня опять удивила. Выпрыгнула из кресла, рухнула передо мной на колени… Заплаканное лицо подняла, схватила меня за руки. Я попыталась руки вырвать… Куда там… Держит железной хваткой.

— Понимаешь, он… меня заставил… у него на меня материал… гашишем, дура, побаловалась всего пару раз… Один у меня был… я думала, дурак… а он провокатор оказался.

— Ничего не понимаю, — строго сказала я, пытаясь потихоньку руки освободить, — кто заставил? У кого материал? И кто дурак, а кто провокатор?

— Парень у меня был… провокатор оказался, вербовщик… А заставил меня Сусликов.

— Заставил что, Нина?

— Заставил меня привести к тебе Сашу.

— Вот это да! Вот до такого я додуматься никак не могла! Погоди, погоди-ка… что-то даже не верится… Ты же влюблена в Санька была, глаз от него оторвать не могла… Я же видела. Мне еще жалко тебя стало. И Саше, кстати, тоже. Он очень переживал. Неужели ты это — играла? Но если так, то поздравляю: во МХАТ пора. В любой из трех взять должны…

— Да нет, нет! Какая там игра! Я же думала: у нас с ним такая любовь! Что он на тебя смотреть не будет… Ну, ладно, даже если посмотрит… Но не обязательно же сразу вот так… Я думала, после того, что у нас с ним только что было, я в безопасности. Поэтому, решила, Сусликову доложу: задание выполнено. Но Ганкину там не понравилось… Не удалось ему там укрепиться. В семью внедриться.

— Ах, вот как? Ганкин должен был к нам в семью внедряться?

— Я так думала. Но оказалось… Оказалось, это какая-то сложная, двойная комбинация… Ох, как я ненавижу эти их игры, да и их самих! Глаза бы повыцарапала… Знаешь, что я сделала? Написала письмо Сусликову, уроду этому. Ты правильно говоришь, что он урод… Написала, чтобы немедленно и навсегда оставили меня в покое. Пусть хоть сажают, хоть расстреливают. Мне уже все равно!

Ну, и опять в рев пошла.

Ладно. Взяла я тогда и тоже рядом с ней на ковер опустилась. И обняла ее. Она обалдела от этого. Да я и сама себе удивлялась. Почему-то не было у меня на нее злости, как это ни странно. Слаб же человек. Как ему справиться с Махиной? Бог пусть судит, если он есть, конечно. Ну и второе. Еще и потому я ее прощаю, что она оказалась… лучше, чем я всегда о ней думала. И прежде всего зачтется ей, что она так Сашеньку любит.

Ну, тут, стыдно признаваться, всплакнули мы с ней уже на пару. Это было — как после грозы разрядка. Как будто камень, на грудь давивший, вдруг исчез. И стала она меня целовать так страстно, что я даже испугалась. А потом ничего, втянулась. Не знаю, как у Нинки, по-моему, она тоже не по этому делу, но у меня уж точно никакой склонности к лесбийской любви нет. Но, видно, мы обе так перенервничали, в таком стрессе и раздрае были… Как-то так вышло, само собой… Оказались в постели… Но ничего такого, буквального. Никаких оргазмов не достигли. Но целовались самозабвенно. Гладили друг друга как сумасшедшие. Да мы и были сумасшедшие. Она шептала страстно, яростно: «Саша, Сашенька». Я сопротивлялась безумию. Но недолго. Не выдерживала и тоже эхом… шептала. То же самое имя. И это не мое имя было. Нет, не мое. И Нина не меня звала. А один раз я даже вскрикнула: «Са-аша!» Вдруг, вырвалось, сама не знаю, как это получилось. В общем, получилось, мы обе любовью занимались — с ним…

Под утро немного стыдно было друг на друга смотреть. В три ночи меня от этого безумия оторвали, и потом я уже в постель не вернулась. Спать не могла.

А в три ночи случилось вот что. В дверь позвонили.

Неприятно, скажу вам, когда в три ночи к вам кто-то так является. Очень неприятно. Фазер, хоть и на правое ухо туговат стал, но звонок пронзительный услышал. Переполошился, вскочил. Пошел выяснять, что происходит. Я тоже на всякий случай из спальни вышла. Не хотела, чтобы отец Нину у меня в кровати обнаружил. Выхожу, вижу, стоит в коридоре человек в форме, по-моему, войск связи. Фазер ко мне повернулся и говорит растерянно: